Иногда Карлсоны возвращаются
Шрифт:
В старый дом неподалеку от метро «Белорусская» Турецкий вошел, перебирая возможные версии событий. Когда Галина открыла дверь, глаза у нее были красными и припухшими, но вела она себя спокойно и благоразумно. Сразу же пригласила в комнату, где за столом сидела высокая и привлекательная девушка, выглядевшая старше своих семнадцати лет. На Галину Варя – кому же здесь быть, как не ей? – походила мало, значит, скорее всего, похожа на Сергея Воронина… Папина дочка. Видно, что очень переживает, но держится более стойко, чем мать. Она, однако, не стремилась завязать разговор с сыщиком, предоставив это Галине:
– Как хорошо, что вы… Александр Борисович?.. Как
– Тело?!
– Труп. – Это страшное в отношении близкого человека слово Галина произнесла, не дрогнув: очевидно, наедине с собой произносила его неоднократно. – После того, что узнала, я не верю, что Сере… Сережа, – она все-таки поднесла к глазам скомканный платочек, – что Сергей жив.
– Что же вы такое узнали?
– Папа был смертельно болен, – вступила в разговор Варя. – Он об этом не сразу догадался… то есть не сразу обратился к врачу…
– Он обратился в частную клинику, – уточнила Галина.
Так, слово за слово, мать и дочь изложили свою часть запутанной истории. Турецкий, сидя напротив них, не перебивал, только время от времени спрашивал, если что-то не очень хорошо понял. Картина вскоре стала ему ясна.
– Помогите нам, Александр Борисыч, – под конец взмолилась Галина. – Не верю, что милиция как следует этим делом занимается. Вот только ума не приложу, за какие шиши вы будете на вас работать. И при жизни-то Сергея мы не роскошествовали, а теперь, когда остались одни, понятия не имею, как нам вдвоем с Варькой прокормиться на зарплату медсестры…
– Деньги для вас не проблема, – огорошил их Турецкий. Он собирался приберечь свой козырь на тот случай, если окажется, что Галина Воронина как-то замешана в преступлении. Но Галина и Варя выкладывали все как есть, так бесхитростно, что ему было бы противно водить этих и без того пострадавших женщин за нос. – Вы – богатые люди. Или, точнее, скоро ими станете…
Галина и Варя сидят за столом, Турецкий – напротив них. У матери и дочери заплаканные глаза, но они слушают Турецкого спокойно и внимательно. Очевидно, они сразу поверили тому невероятному, что он им открывает… Неудивительно: в последнее время им довелось пережить столько неожиданностей!
– …Да, Галина, на ваше имя – через полгода, а на ваше, Варя, чуть позже, когда вам исполнится восемнадцать, – подытожил Турецкий.
– Такие огромные деньги… – Галина Воронина почтительно понизила голос. – Да я, кроме сберкассы, ни в одном банке не была.
– Через полгода вам придет уведомление, что на ваше имя открыт счет, деньги перечислены в Московский филиал банка, и вы можете распоряжаться ими.
– Но кто открыл этот счет? – спросила Варя. – Папа?
– Судя по тому, что известно о его болезни… о раке, – помолчав, ответил Турецкий, – это, к сожалению, не он.
– А кто тогда? – Галина упорно рвалась к правде. – Александр Борисыч, мы уже ко всему готовы, нам бы просто знать: когда умер, где, как?
– Имя человека, открывшего счет – Гарри Свантесон. Гражданин Чехии. Кто он – я скоро выясню… Нет, вы ничего не должны платить мне. Я и без того занимаюсь данным делом. И раскрыть его – мой долг.
Дело Степана Кулакова. Полосатый шарф
В Москве Андрей Мащенко нашел себе временное пристанище неподалеку
Пожилая женщина в белом платочке, как раз открывшая серую дверь подъезда, шарахнулась к стене, пропуская глориевцев, оперативников и спецназовцев, за которыми тяжело устремился Кулаков. Не связываясь с лифтом, который то ли дремал, как ленивый зверь, то ли давно скончался в своей черной проволочной сетке, обросшей липкой пылью, вся честная компания взлетела на четвертый этаж. Позвонили в дверь квартиры. Ответа не было. Агеев приложил ухо к замочной скважине и услышал слабые отдаленные звуки… Стоны? Плеск воды? Звуки периодически повторялись…
В коридоре послышались шаги. Мигом все отступили к стене, выдвинув на площадку непосредственно перед глазком Бориса Торкуна. Тот глупо улыбался, прижимая к груди чемоданчик.
Все ожидали, что сейчас дверь откроется – и они ворвутся в квартиру. Но вышло по-другому. То ли Андрей Мащенко заметил что-то подозрительное, то ли сработала интуиция, но только дверь осталась заперта. Борис все так же продолжал улыбаться, не смея выйти из предписанной ему роли. А шаги удалялись…
– Ломаем дверь, – приказал Агеев полушепотом.
Возражений не последовало. Трое здоровенных спецназовцев и примкнувший к ним Володя Яковлев объединились в «стенку» и выставили вперед правое плечо. Кулаков суетливо попытался присоседиться пятым по счету, но его не слишком вежливо отодвинули, точно предмет мебели.
– Раз, два… ТРИ!
Дверь, только производившая впечатление крепкой, слетела с петель. Продолжая двигаться по инерции, Володя Яковлев с размаху проскочил короткий коридор и влетел в комнату прямо напротив входа. «Е-о-о…» – непроизвольно вырвалось у него. Последовавшие за Володей Агеев и Кротов ничего не сказали. Но чувства их были идентичны Володиным.
Большая комната содержала все приметы минимального удобства, которое создают нетребовательным жильцам квартирные хозяева. Казалось, тут нарочно собрали давно вышедшую из моды, но все еще относительно крепкую рухлядь: желтый шкаф, покрытый растрескавшимся лаком, с зеркальной створкой; стул с протертым клетчатым сиденьем, откуда выпирает поролон; четырехрожковая люстра – белые матовые колпачки с едва заметными полосками; грубоватая продавленная тахта… В последних двух элементах обстановки наблюдались изменения, которые вряд ли могли быть делом рук даже самого эксцентричного квартировладельца. Тахта выдвинута на середину комнаты – прямо под люстру, с которой свисал шарф. Черно-белый шерстяной шарф. Кротов не верил, что Андрей Мащенко в состоянии был найти и изъять из хранилища вещдоков тот самый шарф, но не сомневался, что он подыскал самый похожий из всех возможных.