Иномирец
Шрифт:
– Ну как оно? – ухмыльнулся Лагош. – То-то же. А вот представь себе: пепельники кормят этим грудных детей через соску! Звери, одним словом!
– Да кто эти пепельники такие? – не выдержал Виктор Евгеньевич. – Кавказцы, что ли? Я слышал, что они детей с раннего возраста вином накачивают, но чтобы такой вот отравой…
– Э нет. Пепельники – это пепельники. Потом все расскажу. Ты ешь пока, ешь. Я ж не только для себя все это готовил.
Старик последовал совету и стал активнее поглощать свой обед. С набитым ртом он все же решил повторить уже заданные вопросы:
– Откуда
– Нормальное у меня имя, – чуть обиженно ответил парень в костюме. – А теперь давай по порядку. Откуда я тебя знаю? Ну ходил себе, бродил, увидел тебя. Стал следить. Разузнал все о тебе. Все-все-все. Вообще все. Даже то, что ты только что вернулся с кладбища, где похоронена твоя любимая жена, которую ты потерял почти три десятка лет назад. В автокатастрофе, верно? Ты всегда скептически относился к ее умению водить автомобиль, всегда побаивался чего-то подобного…
– Откуда ты зна…
– Погоди маленько, Богданов, я еще не закончил. Зачем пришел? Кое-что предложить, но об этом чуть позже, ладно? Все расскажу, ничего не утаю, но сперва – кушай, пей, наслаждайся.
– Да уж, насладишься тут, – буркнул старик. – Когда каждое движение челюстями вызывает лютую боль в груди…
Лагош сочувственно кивнул и вытащил из кармана скомканный листок бумаги. Развернув его, он что-то быстро прочитал и покачал головой:
– Рак легких, да? Метастазы в печени. Все плохо.
– Где ты взял это? – нахмурился Виктор Евгеньевич. – Я ведь сжег эту бумагу, чтобы никто не увидел. Особенно дети. Не люблю, когда они начинают обо мне заботиться и нянчиться, словно с пускающим слюни овощем.
– Гордость, все понимаю. Отличное чувство – как раз то, что надо для героя вроде тебя. Но об этом позже. Почему у меня такое странное имя? А мне почем знать? Каким наградили, такое и ношу. Я своим именем, знаешь ли, даже горжусь. Вот сам посуди: каждый день меня упоминают в своих жалких причитаниях, которые грех даже молитвами назвать, сотни и сотни пьяниц, убийц, развратников и просто вставших не с той ноги неудачников. Упоминают меня! Великого меня!
Лагош громко рассмеялся и снова отпил из кружки. Хлопнув Виктора Евгеньевича по плечу, он продолжил:
– А дверь ты с детства ни разу не забывал за собой закрывать, Богданов. Так что, признаюсь, мне пришлось замочек твой «взламывать». Эй, эй, ты только не хмурься так – все абсолютно законно! Ни один ваш закон не запрещает открывать запертые двери силой мысли!
Старик прикрыл лицо ладонью и попытался сосредоточиться:
– Знаешь, парень… весьма вероятно, что я сейчас лежу на носилках «скорой помощи», а врачи беспомощно пытаются меня спасти. И все, что я вижу вокруг, лишь плод моего воображения. Собственно, если это взаправду так, то жить мне действительно осталось совсем уж недолго. А значит, тратить время на выяснение отношений мне не с руки. Так что прощаю я тебя на этот раз.
Незнакомец мгновенно засиял и радостно захлопал в ладоши.
– Ну, Богданов, раз уж ты лежишь на носилках, тебе уже все равно, да?
Старик нахмурился и пожал плечами:
– Все равно? Что ты имеешь в виду? Я не боюсь тебя, если ты об этом.
– Да брось, я совсем не об этом говорю. Мысль моя сводится к следующему: тебя скоро не станет, а все вокруг – плод фантазии, полнейший бред, не заслуживающий полного осмысления и сопоставимости с привычной реальностью. А значит, я мог бы предложить тебе нечто, что выходит за рамки понимания практически любого жителя Земли.
Виктор Евгеньевич, тщетно пытаясь прожевать кусок сала, глядел на фотографию своей жены, прикрепленную к еще советскому холодильнику небольшими магнитиками. Разглядывая лицо любимой, он забылся и широко улыбнулся. На душе сразу стало легче, и страх, остатки которого все-таки таились в задворках сознания старика, мигом испарился.
– Предложить мне что? – спросил Виктор Евгеньевич, проглотив кусок сала, устав бороться с ним зубами, что вызвало в горле до боли неприятные ощущения.
Лагош заговорчески подмигнул старику и пустился в объяснения:
– Значит, так, Богданов, предупреждаю: то, что я тебе скажу, однозначно тебя шокирует. Хотя… – хмыкнул стиляга. – Что может шокировать умирающего от рака и повидавшего уже все на этом свете дедушку?..
– Ну не томи. Объясняй уже, пока я окончательно не уснул, – рявкнул старик, уткнув взор в незнакомца.
– Хорошо-хорошо, – дважды кивнул Лагош, после чего вдруг встал из-за стола и прошелся по кухне. Остановившись возле холодильника, взглянул на старое фото Лизы и громко цокнул языком: – Твоя женушка, верно? Жаль ее, очень жаль. Красавица. Наверняка еще и умницей была. Борщи готовила, носочки вязала, детей воспитывала, да?
По ехидному тону незнакомца было понятно, что сочувствию Лагоша – грош цена, и Виктор Евгеньевич пропустил бесполезную лесть мимо ушей. Сложив руки на груди, он продолжал глядеть на своего гостя, который после небольшой паузы щелкнул пальцами и задал вопрос:
– А вот ты, Богданов, хотел бы оказаться лет на сорок пять моложе, а? Представь себе: густые русые волосы без тени седины, эластичные и упругие мышцы, крепкие кости, жизненный блеск в глазах и покоряющая женщин белоснежная улыбка…
– Может, и хотел бы, да что с того? Мало ли чего мы все желаем. «Без устали царь о покое желает, а нищий при виде короны оттает…»
Лагош состроил насмешливую мину и махнул рукой:
– Да брось ты, поэзией меня удивить вздумал? Ну так я на нее не ведусь. А ответ на свой вопрос все еще хотелось бы услышать от тебя, Богданов.
Старик хотел было что-то возразить, но вспомнил, что решил играть по чужим правилам, и смело ответил:
– Конечно, хотел бы. А кто бы не хотел? Только дурак, однозначно.