Иномиры (сборник)
Шрифт:
— Рад, что вы первая поздравите нас с завершением многолетних исканий! — довольным тоном продолжал Сафронов. — А Елены Сергеевны нет с вами? — спросил он, оглядываясь.
Оля ненавидяще смотрела на него.
— Убийца! — гневно произнесла она.
— Что? Что? Не понял! — переспросил ошеломленный ученый.
— Не просто убийца, а браконьер! — сурово произнесла подошедшая бабушка.
— Извините, мадам! Я попросил бы без оскорблений!… Здесь выполняется программа научной экспедиции.
— Браконьер, он и есть браконьер! — отчеканила Евлалия Николаевна.
— Если вы, мадам,
— Какие же тут честь и достоинство, когда вместо «взятия» — убийство!
— Мы не могли еще раз упустить случая… это редкое животное…
— Сам ты животное, хоть и профессором именуешься!
— Я уважаю ваш возраст, мадам, и золотую звездочку вашу, которую не сразу приметил, увы, утратившую ныне былое значение, но не позволю… Честь имею — исполняющий обязанности директора Биоинститута профессор Сафронов.
— Честь иметь надобно, а не утверждать, что ее имеешь.
— В конце концов, из-за чего столько шума при виде охотничьего трофея?…
— Хоть ты и ученый, а понятия не имеешь, что не жизни человекоподобного антропоида лишил, а связь с другим миром оборвал!
— При чем тут другой мир?… — бормотал Сафронов.
— Пойдем, внученька, чего ты ему тут объяснишь…
Оля молчала, подавленная, будто лишившись речи.
Бабушка обняла ее за вздрагивающие плечи и повела к ближнему полю, видному за редеющими деревьями.
— Ну вот что, Чингиз и Болотов, — обратился Сафронов к своим помощникам. — Подгоните сюда грузовик. Там лебедка есть, с ее помощью втащим в кузов эту тушу. Какой экземпляр! Вы только посмотрите, Болотов, какой великолепный экспонат в нашем институте появится! Все «флаги будут к нам»…
— Снежный барс не стрелять… сеткой брать, — проговорил охотник, смотря на тело найна.
— Вот так, Джульетточка моя, — говорила бабушка. — На этом вместо Шекспира точку и поставим.
— …Что же еще? — спросил я Олю.
— Как вы думаете, будут новые экспедиции за снежным человеком? Может, истинные ученые «заполучат» его живым?…
— И вы хотите, чтобы он доставил вас в неомир?
Она кивнула:
— Как Мохнатик. Ах, если бы вы знали, какой он был, этот не только снежный, но и нежный человек! Как выручал меня, как готов был во всем услужить… и вот…
В словах ее было столько безысходного простого, человеческого горя, что ореол невероятности в моем сознании, связанный с образом Оли, развеялся. Она показалась… вернее, предстала передо мной простой, страдающей и готовой на подвиг девушкой, каких бывает немало… И я вспомнил стихи Весны Закатовой:
Убито все, жила чем прежде:
Любовь и радость, и надежда!
Нет! Надежда теплилась в милой Оле, и мне захотелось помочь ей, как бы странно это ни выглядело… Я решил использовать давнее знакомство со всемирно известным ученым, с которым беседовал когда-то
Теперь он был директором Биоинститута, в котором так интересовались снежным человеком.
Может быть, там собирают новую экспедицию за человекообразным пращуром? То здесь, то там, судя по разным сообщениям, он появляется и у нас, и за океаном…
…Я ехал в электричке, смотрел в окно и думал, что где-то здесь находится дача Грачевых, где жила Оля, Лена, их папа, мама и бабушка… Представил себе, как происходили там описанные Альсино события. И вдруг почувствовал их близкими мне людьми, хотя, кроме Оли, никого из них не знал в лицо.
На одной из станций в вагон вошла высокая девушка со строгим красивым лицом. В ее руках я заметил букетик полевых цветов. Достав из сумки книгу, она села напротив меня и углубилась в чтение, положив чуть рассыпавшийся букет рядом на скамейку.
Я ощутил свежий запах цветущего луга.
Вид у девушки был неприступный, и заговорить с ней первым я не решался. Но на нужной мне остановке она поднялась и вместе со мной вышла из вагона, направившись к дороге, идущей вдоль леса.
Мне пришлось ускорить шаг, чтобы догнать ее и спросить, правильно ли я иду к Биоинституту.
Она кивнула.
— А вы сами, случаем, не туда?
— Нет, — односложно ответила она, резко сворачивая в сторону перед открывшимся вдруг за расступившимися деревьями корпусами института, и скрылась в лесу.
Странно! Ехать в лес с букетиком полевых цветов?… Академик радушно принял меня в своем кабинете.
— Чем интересуетесь, голубчик? — спросил он. — Редкими животными? — Он вспомнил нашу беседу о криптозоологии.
— Вы, говорят, долго болели, Николай Николаевич?
— Да, годы… Постепенно сам становлюсь редким животным, — шутливо отмахнулся он.
Я начал издалека:
— Мы в прошлый раз закончили нашу беседу за ужином, помните? Остановившись на проблеме осторожности любых научных признаний, в частности существования живого антропоидного гоминоида, не оставляющего, как вы заметили тогда, никаких своих останков, ни зуба, ни клочка шерсти — ничего, кроме следов своих огромных ног.
— Вот именно! — ответил академик. — Извольте, полюбуйтесь, — указал он на стоящий в углу огромный скелет угрожающе зубастого динозавра.
— Семьдесят миллионов лет как его нет, но останков его сородичей мы находим предостаточно. А от леших, с вашего позволения, или снежного человека, кроме легенд, ничего. Для однозначных научных выводов маловато!
— Говорят, хирурги самые консервативные из врачей…
— И правильно! Они не могут использовать непроверенные домысли или гипотезы. Они режут по живому, а потому особенно ответственно относятся ко всякому новшеству. Наша наука тоже имеет дело с живыми понятиями, только она, добиваясь открытий, смотрит назад, на пройденное, сравнивая, проверяя, убеждаясь, что новое есть надежно забытое старое. Говорят, наука консервативна. Она не может и не должна быть иной. Вот почему я так неодобрительно отнесся к памятной вам конференции криптозоологов в Петергофе. Они договорились тогда, если помните, до того, что леший и есть антропоидный гоминоид! И даже искали его в Ленинградской области.