Иностранка. Филиал. Демарш энтузиастов. Записные книжки
Шрифт:
— Мне — как всегда.
Маруся поспешила заявить:
— Я есть не буду.
— Дело ваше, — реагировал Балиев.
Жора возмутился:
— Обижаешь, мать! Идешь на конфронтацию! А значит, создаешь очаг международной напряженности!.. Зачем?.. Давай поговорим! Побудем в деловой и конструктивной обстановке!..
Тут Балиев с раздражением прикрикнул:
— Помолчите!
У Маруси сразу же возникло ощущение театра, зрелища, эстрадной пары. Жора был веселый, разбитной и откровенный. А Балиев — по контрасту —
При этом между ними ощущалась согласованность, как в цирке.
Жора говорил:
— Не падай духом, мать! Все будет замечательно! Беднейшие слои помогут! Запад обречен!..
Балиев недовольно хмурился:
— Не знаю, как тут быть, Мария Федоровна. Решения в таких делах, конечно, принимаются Москвой. При этом многое, естественно, зависит и от наших, так сказать, рекомендаций...
Китаянка принесла им чаю. Мелко кланяясь, бесшумно удалилась. Жора вслед ей крикнул:
— Побыстрее, дорогуша! Выше ногу, уже глаз!..
Балиев наконец кивнул:
— Рассказывайте.
— Что?
— Да все как есть.
— А что рассказывать? Жила я хорошо, материально и вообще. Уехала по глупости. Хочу, как говорится, искупить. Вплоть до лишения свободы...
Жора снова возмутился:
— Брось ты, мать! Кого теперь сажают?! Нынче, чтобы сесть, особые заслуги требуются. Типа шпионажа...
Тут Балиев строго уточнил:
— Бывают исключения.
— Для полицаев!.. А Мария Федоровна — просто несознательная.
— В общем, — неохотно подтвердил Балиев, — это так. И все-таки прощение надо заслужить. А как, на этот счет мы будем говорить в посольстве.
— Я должна приехать?
— Чем скорей, тем лучше. Ждем вас каждый понедельник. С часу до шести. Записывайте адрес.
— А теперь, — сказал ей Жора, — можно вас запечатлеть? Как говорится, не для протокола.
Он вынул из кармана фотоаппарат. Балиев чуть придвинулся к Марусе. Официант с дымящимся подносом замер в нескольких шагах.
Зачем им фотография понадобилась, думала Маруся. В качестве улики? В доказательство успешно проведенной операции? Зачем? И ехать ли мне в это чертово посольство?.. Надо бы поехать. Просто ради интереса...
Муся ехала «Амтраком» в шесть утра. За окнами мелькали реки, горы, перелески — все как будто нарисованное. Утренний пейзаж в оконной раме. Не природа, думала Маруся, а какая-то цивилизация...
Затем она гуляла час по Вашингтону. Ничего особенного. Если что и бросилось в глаза, так это множество строительных лесов.
Посольский особняк едва виднелся среди зелени. Казалось, что ограда лишь поддерживает ветки. Прутья были крашеные, толстые, с шипами.
Муся постояла возле запертых дверей, нажала кнопку.
Вестибюль, на противоположной стенке — герб, телеустройство...
— Ждите!
Кресло, стол, журналы «Огонек»,
Ждать пришлось недолго. Вышли трое. Жора, сам Балиев и еще довольно гнусный тип в очках. (Лицо, как бельевая пуговица, вспоминала Муся.)
Далее — минуты три бессмысленных формальностей:
— Устали? Как доехали? Хотите пепси-колы?
После этого Балиев ей сказал:
— Знакомьтесь — Кокорев Гордей Борисович.
— Мы так его и называем — КГБ, — добавил Жора.
Кокорев прервал его довольно строгим жестом:
— Я прошу внимания. Давайте подытожим факты. Некая Мария Татарович покидает родину. Затем Мария Татарович, видите ли, просится обратно. Создается ощущение, как будто родина для некоторых — это переменная величина. Хочу — уеду, передумаю — вернусь. Как будто дело происходит в гастрономе или же на рынке. Между тем совершено, я извиняюсь, гнусное предательство. А значит, надо искупить свою вину. И уж затем, гражданка Татарович, будет решено, пускать ли вас обратно. Или не пускать. Но и тогда решение потребует, учтите, безграничного мягкосердечия. А ведь и у социалистического гуманизма есть пределы.
— Есть, — уверенно поддакнул Жора.
Наступила пауза. Гудели кондиционеры. Холодильник то и дело начинал вибрировать.
Маруся неуверенно спросила:
— Что же вы мне посоветуете?
Кокорев помедлил и затем сказал:
— А вы, Мария Федоровна, напишите.
— Что?
— Статью, заметку, что-то в этом роде.
— Я? О чем?
— Да обо всем. Детально изложите все, как было. Как вы жили без забот и огорчений. Как на вас подействовали речи Цехновицера. И как потом вы совершили ложный шаг. И как теперь раскаиваетесь... Ясно?.. Поделитесь мыслями...
— Откуда?
— Что — откуда?
— Мысли.
— Мыслей я подкину, — вставил Жора.
— Мысли не проблема, — согласился Кокорев.
Балиев неожиданно заметил:
— У одних есть мысли. У других — единомышленники...
— Хорошо, — сказала Муся, — ну, положим, я все это изложу. И что же дальше?
— Дальше мы все это напечатаем. Ваш случай будет для кого-нибудь уроком.
— Кто же это напечатает? — спросила Муся.
— Кто угодно. С нашей-то рекомендацией!.. Да хоть «Литературная газета».
— Или «Нью-Йорк таймс», — добавил Жора.
— Я ведь и писать-то не умею.
— Как умеете. Ведь это не стихи. Здесь основное — факты. Если надо, мы подредактируем.
— Послушай, мать, — кривлялся Жора, — соглашайся, не томи.
— Я попрошу Довлатова, — сказала Муся.
Кокорев переспросил:
— Кого?
— Вы что, Довлатова не знаете? Он пишет, как Тургенев, даже лучше.
— Ну, если как Тургенев, этого вполне достаточно, — сказал Балиев.
— Действуйте, — напутствовал Марусю Кокорев.