Иностранный легион. Молдавская рапсодия. Литературные воспоминания
Шрифт:
Доде дал отвезти себя в тюрьму «Сантэ».
Через несколько дней в «Аксьон»было напечатано его письмецо. Оно пришло из Брюсселя. Доде сообщал, что чувствует себя хорошо и желает того же всем друзьям.
Соглашение, которое было выработано между представителем этого лидера монархистов и префектом Республики, предусматривало, что тюремная камера господина Доде не будет запираться, и если господин Доде вздумает покинуть тюрьму, то есть предпочтет простор мира, то власти обнаружат это не ранее, чем от него придет письмо из-за границы.
Когда Доде вернулся в Париж, никто его не побеспокоил ни по старому делу об оскорблении Республики, ни по делу о побеге.
— Рим! Времена Калигулы и Нерона! Эпоха упадка Рима! — воскликнул один мой добрый знакомый, сотрудник «Юманите», с которым мы беседовали об этих нравах.
У французской буржуазии и впрямь было много общего с римскими патрициями времен упадка, — то, например, что она плевать хотела на всякие этические оценки, вроде намеков на вырождение, перерождение и т. п. Она плясала. Ей было весело, и она плясала.
Вот если бы только не страх...
Едва она вспоминала, что во Франции есть француз-
ский народ и ко всему есть коммунисты, как на нее накатывал страх, ее обдавало липким и холодным потом.
И тогда вновь и вновь она обращала свои мольбы и надежды к фашизму.
7
Она организовала даже две фашистские лиги и во главе одной из них поставила пресловутого Дорио.
Напомню, что Дорио пробрался было во Французскую компартию, но был разоблачен как агент полиции и выброшен.
В другое время такая неприятность означала бы конец политической карьеры.
Но в описываемые годы всякие понятия чести, честности, самой элементарной порядочности пропали у французской буржуазии бесследно. Она точно прошла через какую-то камеру чистки, где ее так хорошо обработали, что трудно было бы найти и следы тех досадных пятен, которые сама она некогда с гордостью называла «великими идеями 1789 года».
Буржуазия подхватила Дорио.
Едва только удар ногой в одно место подействовал на него, как толчок катапульты, и он вылетел из компартии, буржуазия растянула брезент и подхватила его на лету: она надеялась, что, покуда Дорио толкался среди коммунистов, он, может.быть, научился у них разговаривать с простым народом и использует это умение в нужном ей смысле.
Во главе второй лиги, так называемых «Боевых крестов», она поставила некоего незначительного банковского служащего, но все же полковника в отставке и человека титулованного. Это был граф Жан-Казимир де ля Рок.
В лиги шло всякое отребье: мелкие лавочники, разоренные трестами; мелкие рантье; жертвы аферизма растворялись здесь в черни, уголовном элементе и всяком деклассированном сброде.
В сенат как-то был внесен законопроект о воспрещении проституции. Нечего и говорить, что этот законопроект даже не обсуждался: содержатели специальных заведений имели достаточно связей в этом высоком государственном органе и сумели предотвратить грозившую неприятность. А обе фашистские лиги заполучили тем временем значительное пополнение за счет переполошившихся сутенеров, сводников, содержателей публичных домов и агентов по продаже женщин за границу.
Люди в лигах были вооружены до зубов. Оружие поступало от Гитлера и Муссолини, якобы тайно. Французское оружие казенного образца поступало прямо из арсеналов военного ведомства. Тоже якобы тайно.
Фашисты приходили на рабочие собрания и стреляли. Полиция помогала им уйти без неприятностей. Они располагали перевозочными средствами и разъезжали по городам и селам, особенно по промышленным центрам, расставляли пикеты на улицах и колотили прохожих. Потом они
Так фашизм прокладывал себе дорогу в Германии, так было в Испании перед мятежом Франко.
Теперь подходила очередь Франции.
У обоих фашистских вожаков цель была одна: добиться диктаторской власти.
Оба сходились на том, что надо раньше всего покончить с парламентской системой.
Оба были единодушны и в том, что самый верный шаг на этом пути — утопить депутатов.
— Сейчас я тебе объясню, почему, — сказал мне как-то Ренэ. — Парламент, как ты знаешь, стоит на самом берегу Сены. Река не замерзает. Так. что в любое время года, в любое время дня и ночи стоит только выкинуть депутата за окно — и готово, он в воде и скорей всего утонет. Этот способ ликвидации парламентаризма,— прибавил он, — привлекает прежде всего низкой себестоимостью, так сказать, экономичностью.
В феврале 1934 года фашисты собрались на практике проверить эффективность этого способа.
Их побуждали обстоятельства, которые кратко можно определить так: у Франции лопнуло терпение, ей надоел аферизм, коррупция, удушливая вонь разложения— все надоело.
Чаша терпения была полна давно, капли было довольно, чтобы ее переполнить. Этой каплей оказалась описанная выше афера Стависского с испанскими бриллиантами.
Ограбленные гранды подняли шум. Тотчас за кулисами начали действовать многочисленные влиятельныеЛ лица. Движимые благодарностью к Стависскому за обильно пролитые на них щедроты,' но еще более энергично движимые страхом быть уличенными в получении оных щедрот, эти господа принялись за тушение пожара. Но успех не соответствовал затраченным усилиям, потому что сами эти усилия внезапно стали достоянием гласности, а это лишь способствовало расширению зоны скандала.
Франция еще более энергично стала требовать гласного суда. Она хотела, чтобы нарыв был вскрыт и вытек весь гной.
Не тут-то было. Гной не хотел, чтобы его выпускали.
Суд надо было начать со Стависского, но как судить человека, если он скрылся? Полиция искала, искала, она сбилась с ног, но когда нашла его в Шамоник-се, в гостинице, он лежал мертвый на полу, рядом валялся револьвер.
Потом я видел в газетах фотографию одной лично-сти с чертовскими усиками и в мягкой шляпе набекрень. По словам газет, эта личность была в Шамониксе, в той же самой гостинице, в день смерти Стависского. Газеты сообщали также, что личность — корсиканец, сутенер, и с неслыханной бестактностью добавляли, что в Шамо-никс он приезжал по личной просьбе своего земляка и друга, парижского префекта мсье Кьяппа.
Намек был более чем прозрачен: на что не пойдешь ради истинной дружбу!
Но надо войти и в положение Кьяппа. Он был самый видный из всех покровителей Стависского. Аферист дневал и ночевал у него. Что же оставалось делать префекту, когда Франция требовала суда? Арестовать Стависского? Передать его в руки правосудия? То есть толкнуть его в лапы следователей и прокуроров, чтобы они стали его тормошить и чтобы он, наболтав лишнее, погубил сотни порядочных людей?.. ч
Нет, как хотите, Кьяпп не мог этого допустить. Он должен был вырвать эту дружбу из своего сердца и доверить Стависского опытным рукам убийцы.