Иной мир. Начало

Шарипов Никита

– Миша? – рассеянно повторила Валентина, чувствуя как приступ паники отступает и в памяти всплыло хмурое, почти никогда не улыбающееся лицо мальчика. – Да… Мишу помню…

– Добрый день, Валентина Степановна, – улыбаясь одними губами произнес капитан и протянул для рукопожатия руку. – Можете звать меня просто – Юра. Где мы можем поговорить спокойно и без свидетелей?

* * *

Закрыв скрипучую дверь на щеколду, Валентина Степановна указала на низкий топчан, укрытый ватной жилеткой, стоящий у окна:

– Вы можете присесть здесь, Юра. Это будет удобно?

– Вне всяких сомнений, – улыбнулся капитан, со вздохом облегчения опустился

на лежанку и вытянул ноги. – Вы меня простите за развязность, но можно я сниму сапоги? Вторые сутки в дороге…

Молча кивнув, Валентина поставила на пахнущую старым деревом табуретку горячий чайник и достала из тумбочки кружки и жестянку с чаем. Дрожь в руках отступила совсем недавно, но слабость осталась. Ей стоило большого труда кинуть щепотку чая в кружку и налить кипятка не промахнувшись.

– Почему вы не захотели поговорить в кабинете Прокофия Николаевича? – пытаясь говорить спокойно, спросила Валентина, – Там было бы удобней, у него диван…

– Хотелось бы провести наш разговор без лишних ушей, Валентина Степановна, – ответил Егоров, стаскивая с ног сапоги. Обернувшись, он некоторое время сверлил её холодным, немигающим взглядом. – Вы боитесь меня, Валентина?

– Нет… с чего бы мне бояться вас?

– По вашим глазам я вижу, что у вас есть камень за пазухой, – по доброму усмехнулся капитан и потянулся за кружкой. – Вы не умеете врать. Но, бояться меня вам не нужно. Если бы я хотел…

– Нет у меня камня, – срывающимся от волнения голосом, ответила Валентина, но осеклась под мгновенно ставшим строгим взглядом офицера.

– Бояться меня не нужно, – с нажимом повторил Егоров. – Меня не интересуют ваши мелкие делишки. До вас ещё не дошло, что комитет государственной безопасности не занимается мелкими хищениями? Меня интересует Михаил Росс и всё, что вы можете рассказать о его детстве и последующей жизни. Вы поддерживаете с ним контакты? Он пишет письма?

Чувствуя, как ноги снова становятся ватными, Валентина Степановна присела на широкую скамью у стены напротив и отрицательно помотала головой.

– Мне нужно знать про этого человека всё. Как он попал в интернат, как себя вёл, куда после направился. Вы расскажете мне о его увлечениях, влюбленностях, страхах. И если информация будет для меня полезной, я не стану интересоваться ВАШЕЙ жизнью.

Свои акценты капитан успешно указал интонацией. Егоров искренне не понимал и не любил, почему его, защитника Родины и поборника коммунистической партии боятся те, кого он защищает, но иногда страх оказывался лучшим средством. И если эта женщина предпочитает страх, то она его получит. Взяв со стола вторую кружку с чаем, он протянул её собеседнице.

– Выпейте, успокойтесь и рассказывайте с самого начала. Начните с момента, когда вы впервые увидели мальчика.

Покорно сделав глоток из кружки, Валентина поперхнулась и надолго закашлялась. Однако эти секунды помогли ей прийти в себя. Отставив кружку в сторону, нянечка начала свой рассказ:

– Это был тысяча девятьсот тридцатый год, конец января… не соврать, вроде бы двадцать седьмое число… можно посмотреть в книге учёта детского дома, там всё записано. Примерно в три ночи в детский дом на санях приехала молодая семья, они нашли на дороге выброшенного кем-то младенца, завернутого в очень странную ткать. Мы ещё удивились тогда, расцветка странная, и на морозе она всегда тёплой оставалась, недоумевали все. Но это ещё не всё! После того, как ребёнка занесли в тепло, ткань начала разрушаться и просто исчезла, испарилась спустя час. Как сейчас помню, что всё это было взаправду, а не показалось…

Тогда ещё сторож наш, Панкрат, говорил о божьем замысле… Ох, отвлеклась я, надо же про Мишу рассказать вам. Привезла его семья по фамилии Росс, поэтому такую же мы дали младенцу. А Михаилом прозвали, потому что кряхтел он как медвежонок, пока маленьким был. Даже во сне. – В какой-то момент лицо женщины прояснилось захваченное радостью воспоминаний и она, принявшись активно жестикулировать, выдала: – Мишка, он был уникальным, развивался не по возрасту, в семь месяцев ходить начал, в год уже болтал не умолкая, вопросы только и сыпались. Опережал развитием сверстников, в два года делал то, что некоторые в пять плохо умеют. Ох, какой он был, прекрасный малыш. Пока не повзрослел. А повзрослел Мишутка рано, пяти ему ещё не было, тогда-то и произошла та неприятность, не углядели мы…

Валентина не смогла сдержать слёз и только сказала:

– Простите меня…

– Ничего страшного, дайте волю эмоциям, не держите их в себе. – Юра дождался, пока женщина успокоится и попросил: – А теперь, пожалуйста, продолжайте.

Нянечка, всхлипнув в последний раз, вернула голосу твёрдость и поведала:

– Был тридцать пятый год, начало января, еды тогда не хватало, голодали. Сенька Трофимов повадился у малышей её отбирать, ему семь было, он всё так хитро обставлял, да и ребята молчали. Мишку Росса он не трогал, знал, что у того характер тяжёлый, но тут его, видимо, сам чёрт к нему подойти надоумил. Мишутка гвоздиком на стене царапал и грыз сухарик, а Сенька, сзади подкравшись, ударил его и сухарик отобрал. Обычно мы, если кто-то плачет, старались не вмешиваться и, будь на месте Мишки другой ребёнок, всё так и было бы, но нет, плачем не обошлось. Крик раздался очень сильный, он даже на улице был слышен, все тогда до смерти перепугались… – эмоции снова взяли над Валентиной верх.

Егорову вновь пришлось ждать. Окончание истории он услышал только по прошествии пяти минут. Нянечка так и не смогла успокоиться и заканчивала рассказ утопая в слезах.

– Мы когда прибежали, Мишка стоял и грыз свой сухарик, а остальные дети жались к друг другу в дальнем углу комнаты. Сенька лежал на полу, лицом вниз. Сильно дёргался… Вокруг него было много крови… Миша его… он ему… гвоздем в глаз… ткнул глубоко, со всей силы… Сеня кричал, ему было страшно, но Миша не остановился… Гвозди тогда лежали в комнате, нам их с района прислали целый ящик для ремонта… вы, вы же поняли меня, Юра?

– Да, Валентина Степановна, я вас понял. – Юра поиграл желваками. – Миша порезал Сеньку. Надеюсь рана была неопасной?

– Неопасной? Вы не поняли меня, Юра! – женщина вскочила. – Он… он ему жилу на шее вскрыл… словно знал, куда бить надо!

– Может быть и знал… – пробормотал Егоров. Дело обрастает новыми красками. Росс стал убийцей в неполные пять лет. В голове такое уложить сложно, информация из ряда вон выходящая.

Понимая, что разбередил нянечке душу и успокоить её сейчас можно даже не мечтать, Егоров продолжил задавать вопросы:

– Что было после убийства? И как сложилась дальнейшая судьба Росса после случившегося?

– А что случившееся? Ребенку всего пять лет, да и не первая смерть это была в том году. Зима лютая выдалась. Трое замёрзли, когда из интерната сбежали, ещё двое под лёд на озере провалились… От болезни двое… Смерть Сеньки никого не удивила тогда из начальства, списали на несчастный случай. Кто же будет грех на душу брать и дитя убийцей клеймить?

– Я так подозреваю, что Михаил повторял подобное? – уточнил Егоров, но Валентина в ответ только грустно улыбнулась.