Иной мир
Шрифт:
Седрик вошел. Он надел пеструю рубашку и светлые шорты.
— Я поставил воду — что Вы предпочитаете, чай или кофе?
— Чай. — сказала она
Седрик поспешил на кухню и вернулся обратно через две минуты с чаем и сахаром.
— Вы упомянули имя профессора Шагана. Это тот самый профессор, который однажды вынес на суд общественности ту спорную теорию о планете, которая якобы существовала между орбитами Марса и Юпитера?
— Да, это тот профессор. Он руководит Маник Майя.
Седрик сервировал стол.
— Что это значит, Маник Майя?
— Это
— И Вы приехали прямо с Суматры в эту глушь?
Нанга не решалась. Ее взгляд упал на две фотографии. Он заметил это и объяснил: «Это мой отец, а снимок рядом Вам, наверняка, знаком — могила «Чарльза Дарвина»…
— По этому поводу я приехала к Вам.
Седрик запнулся.
— По какому поводу?
— Чтобы поговорить с Вами о «Дарвине».
— Ах, так, — расстроено сказал он, — я должен был сразу подумать об этом. Что-то вроде интервью. Вы, по всей видимости, хотите написать статью. Но я не могу сказать Вам более того, что уже было опубликовано.
— Я не хочу писать об этом. Я хочу поговорить с Вами о судьбе «Дарвина».
Он удивленно смотрел на то, как она вынула из своей дорожной сумки машинописную рукопись. Она протянула ее ему.
— Пожалуйста, прочтите это, здесь больше того, что я могу сказать Вам.
Он прочел первые предложения и остановился.
— Что это значит? — непонимающе спросил он, — описание катастрофы?
— Прочтите, — попросила Нанга, — это новое толкование событий. Профессор Шаган предположил этот тезис. Он был предметом долгих, безрезультатных дебатов в Высшем космическом агентстве.
Седрик прочел, и его ошеломление переросло в замешательство. Чай стал холодным, казалось, что он вдруг снова погрузился в гробовую тишину «Фок 2». Прошло немало времени, пока он осознал и понял все прочитанное. Он растерянно посмотрел на Нангу.
— Это всего лишь тезис, — повторила Нанга, — так могло произойти. Пожалуйста, не судите сейчас, руководствуясь чувствами…
А по чему судите Вы? — спросил он. — Вы сказали, дебаты о нем прошли безрезультатно. Значит отклонили? Но Вы и профессор Шаган еще верите в него. Он прислал Вас…
— Нет, — прервала его Нанга, — Профессор Шаган ничего не знает об этой поездке — кроме того, он больной лежит в кровати. Я приехала из собственного интереса — пожалуйста, не спрашивайте меня, почему. До нынешнего момента соображения Шагана наталкивались на отклонение. И это совсем не удивительно, все таки прошло десять месяцев.
— Десять месяцев, — повторил Седрик. — Сейчас я могу оценивать не только с точки зрения разума, это Вы поймете, Нанга. Если профессор Шаган прав — тогда они еще может быть живы. Вы понимаете, что значит для меня эта мысль? И если бы хотя бы часть этого было правдой…
Он походил в разные
— Вы даже не знаете, что Вы натворили…
Пораженно, она ответила: «Я не хотела ничего натворить. Седрик, возможно я поступила опрометчиво. Это было с моей стороны больше…»
Она не договорила мысль до конца, потому что иначе ей пришлось бы сказать: Это было с моей стороны больше чувственный порыв дело трезвого рассудка, побег от возвращения, от ворчливого старика и от Маник Майя.
Он сел рядом с ней. В нем проснулась туманная надежда. Миссия Нанги была бы теперь завершена, но он настоятельно попросил ее остаться. Седрик хотел поехать с ней и с Анне в Центр подготовки. Александр Вулько, руководитель этого учреждения был другом его отца. Седрик надеялся на его поддержку. Ему казалось само собой разумеющимся, что Вулько тоже встанет на сторону Шагана. Нанга было легко уговорить. Что она сейчас забыла в Праге возле больничной кушетки? А полететь обратно на Маник Майя, остаться в этом оазисе наедине с Дамаром, тоже было бы ей некомфортно. Она дала согласие сопроводить Седрика в Центр подготовки.
Седрик не мог отделаться от этой темы; чем больше он занимал себя этим, тем более оптимистичным он становился. В полдень она оставила его одного, прогулялась и позагорала на лодочном причале. Чистая, холодная вода завлекала в воду. Она сделала несколько заплывов.
Анне затянулась со своими покупками. Уже давно стемнело, но они напрасно высматривали в темноте парус. Они сидели в доме. Он хотел включить свет, но Нанга попросила его подождать с этим.
— Мне нравится это вечернее настроение, — мечтательно сказала она. — На Маник Майя заход солнца выглядит так, словно звезды упали с небес. В долине после этого темно, и лишь наши вершины еще погружены в свет.
— Словно звезды упали с небес, — повторил он. — В барокамере я смотрел на это по-другому. Звезды были сверху и снизу, передо мной и сзади меня. Но это был оптический эффект, иллюзия.
— А на самом деле? Вы же уже бывали в космосе.
— Да, я был там, наверху, на отдалении от Земли в половину ее диаметра. Там подо мной была Земля. Я видел моря и континенты и эти сумерки тоже, но на это смотришь с рассеянным вниманием.
Седрик вдруг захотел выговориться. Он рассказал о своем тесте, затем о своих ранних детских воспоминаниях на своей ирландской родине, о своем отце, который сперва был летчиком-испытателем.
— У него был маленький спортивный самолет. Я еще не совсем научился ходить, когда он уже засунул меня в свой самолет и показал мне мир сверху. Когда потом было создано Пражское космическое агентство, он был одним из первых, кто подал заявку на участие в программе подготовки космонавтов.
— А Ваша мама? Что сказала она?
— Ничего.
Нанга запнулась и замолчала. Немного погодя он спросил: «Вы когда-нибудь слышали имя Геолинен?
— Если Вы имеет в виду пианистку, тогда я ее знаю. У нас на Маник Майя есть много ее записей.