Иной смысл
Шрифт:
И все же Алик попытался. Он умел говорить, умел убеждать — но в этот раз и он был бессилен. Хотя бы потому, что последних новостей он просто не знал.
Не знал, что почти что все студенты ВИПа уже видели фотографии с компа Алексея.
— О чем ты говоришь, Алик? — тяжело вздохнула одна из девушек. — Я еще могла теоретически поверить, что обвинение в… педофилии сфабриковано, что кто-то хочет избавиться от Стаса. Могла бы, но только если бы сам Стас не скрывался так от нас. Если он скрыл, что он, гм, гей, то почему бы ему было и не скрыть свое… влечение к… несовершеннолетним?
— Он — кто?! —
А Алик впервые в жизни не мог сказать ни слова.
Алиса покраснела, но взгляда не отвела.
— Вы в институтскую локалку сегодня вообще заходили? — спросила она.
— Нет…
— Так зайдите. И посмотрите.
В сети института, невзирая на близящуюся зачетную неделю и грядущие за ней экзамены, об учебе не говорил никто. Все обсуждали выложенные Костей Малюткиным фото.
Фото явно было перефотографировано с экрана компа. Сбоку виднелись чьи-то плечи, обтянутые черной рубашкой, какие носили члены ИБ. Фотографию оформляла темная рамка экрана, но это все становилось заметно лишь позже. Сперва в глаза бросались два человека, изображенные на оригинальном снимке.
И Женька, и Алик безошибочно узнали Стаса и Лешу. Молодые люди сидели в открытом кафе. Губы и нос Алексея были вымазаны в тающем мороженом, белая сливочная полоска прочертила смуглую щеку, глаза сияли. Стас, довольно улыбаясь, касался кончиками пальцев этой белой дорожки, судя по всему, осторожно ее стирая. Перед Стасом стояла только чашка с кофе, но на его губах, ярких и распухших, как бывает после долгих страстных поцелуев, белели следы взбитых сливок, венчавших Лешину вазочку с мороженым. В таких же сливках был перепачкан и Алексей.
— Там еще одно есть. Если еще остались сомнения, — сказала Алиса.
Да, второе фото не допускало ни малейшей двусмысленности в толковании. Неизвестный фотограф запечатлел поцелуй, который при всем желании нельзя было назвать дружеским или каким-либо еще. Это был поцелуй любовников.
— Гадость какая! — Похоже, кто-то из орденцев второй снимок увидел только сейчас.
— Что скажете?
Женька молчал, в прострации глядя куда-то сквозь экран.
Алик еще раз внимательно посмотрел на фото, пожал плечами.
— Монтаж. Я уверен на сто процентов, это обычный монтаж. Вероятно, именно из-за необходимости смонтировать и обработать изображение перед нами цифровой фотокадр, а не голографическое объемное изображение, которое очень тяжело подделать с достаточной достоверностью. Если найти человека, хорошо разбирающегося в таком монтаже, он легко докажет, что фото — ненастоящее, это компиляция, обработка, что угодно. Но только не реальный снимок.
— Алик, мне бы очень хотелось тебе верить. — Алиса посмотрела ему в глаза, но тут же отвела взгляд. — Но пойми нас… Стаса обвиняют в педофилии — ты говоришь, обвинение сфабриковано. Мы видим снимки, на которых он… ну, ты понял. А ты говоришь, что это тоже не настоящее, это фотомонтаж. А вспомни, что было год назад, когда Стас говорил Витценко, что мы для него просто инструмент… Ты тогда убедил нас всех, что мы не правы, что Стас нас защищал. Но забыть эту историю мы вряд ли сможем. А теперь это… нет, Алик, прости. Для нас это слишком. Мы очень хорошо работали вместе, мне не хочется оставлять наши проекты, и я полагаю, что если мы открестимся
Алиса снова смотрела ему в глаза. И Алик понял — все. Убеждать, говорить — уже бессмысленно. Они все решили еще до того, как пришли. А пришли лишь для того, чтобы попытаться склонить на свою сторону его и Женьку.
— От чьего имени ты говоришь?
— От имени всего… почти всего питерского Ордена. Алик, пойми нас — мы не хотим терять все то, чего смогли добиться! Даже если ты прав, а мы все ошибаемся и Стас в самом деле ни в чем не виновен, а его арест и эти фотографии — всего лишь подстава, его уже смешали с грязью и уничтожили. Он больше не сможет ничего сделать для Ордена, он только все испортит. Из-за него…
— Из-за него у вас будут проблемы, так? — негромко закончил Женя. — Ты можешь не продолжать. Не надо больше лжи и оправданий. Я понимаю и так, правда. Но Орденом вы не будете. Назовитесь, как хотите — вам же лучше, нет никакой связи со Стасом и теми, кто остался на его стороне, да и к запрещенной книге привязки не будет.
— Орден — уже достаточно раскрученный бренд, — высказался кто-то. — Нам будет сложно начинать с новым именем.
— А это уже ваши проблемы, не мои, — пожал плечами Женя, и Алик поразился холодному равнодушию, звучавшему в его голосе.
— С какой стати мы должны поступать так, как хочешь ты? — Алиса сузила глаза.
— Все очень просто. Все деньги Ордена — в моих руках. Вы получите что-либо только в том случае, если навсегда откажетесь от идеи называться Орденом.
— Ну ты даешь… — прошептал Алик, глядя на друга со странной смесью восхищения и ужаса.
Финансами Ордена заправляли двое ребят с экономического. Три человека могли в любой момент перевести все деньги под свой контроль — Алик, Стас и Женя. Стас по понятной причине не мог, а Алик просто не догадался. Зато догадался Женя. И хорошо, что догадался — те двое с экономического сейчас явно были на стороне Алисы. В то же время Гонорина пугала такая предусмотрительность. Алфеев словно бы с самого начала был уверен, что те отступятся, предадут.
— И как ты проконтролируешь нас? Что будет тебе гарантией того, что мы, получив деньги, не назовемся Орденом?
— Все просто. Вы получите только одну шестую часть всего нынешнего фонда. Через год — еще одну шестую. За этот год вам проще будет раскрутить новое имя. Сумма достаточно солидная, чтобы вы как следует подсуетились ради нее.
— Можно сделать проще, — заговорил Саша Годин, до того момента остававшийся незамеченным. — Юридически оформить собственность на торговое имя, с запретом использования этого имени кем угодно и при каких угодно обстоятельствах. Тогда не придется лишний раз пересекаться.
— Неужели так неприятно с нами общаться? — огрызнулся Алик. Он не ждал от тихого, спокойного, всегда тактичного парня такого… злого пренебрежения.
— Не с вами. С ними, — коротко ответил Саша, пересекая комнату и становясь рядом с Женей. — Я остаюсь.
Гонорин прикусил язык:
— Прости…
— Забей. Я понимаю.
Алик вскинул голову, обвел всех взглядом.
— Кто остается в Ордене? — тихо спросил он.
— Я остаюсь. А разве это не само собой разумеется? — Виктор Галль недоуменно приподнял бровь.