Иной смысл
Шрифт:
Охваченный острейшим приступом жалости к себе, Олег не думал о том, что завидует тому, за кем несколько часов назад захлопнулась заслонка печи крематория.
И, разумеется, он ничего не знал о судьбе Стаса. А если бы даже и знал — скорее всего позлорадствовал. Мол, «так ему и надо — а почему к нему судьба была добрее, чем ко мне, почему именно его взял к себе добрый инженер?»
В жизни каждого рано или поздно происходит какое-нибудь событие, которое заставляет человека всерьез пересмотреть свои взгляды. Вот только события, призванные сделать лучше именно нас, случившиеся, быть может,
Лютая ненависть Олега ко всем, кому, по его мнению, несправедливо повезло в жизни, его черная зависть к каждому, имевшему то, чего лишен был он сам, сыграла свою роль. Он больше не думал о том, что случилось с Кириллом, и не помнил коснувшегося щеки холодного, равнодушного дыхания смерти, прошедшей совсем близко.
У Олега Черканова была цель. По его мнению — благая, бесконечно прекрасная и необходимая всему человечеству… точнее, той его части, которая этого блага заслуживала. И он готов был пойти на все, чтобы этой цели достичь. Шагать по трупам? Легко! Они сами виноваты — оказались слабее, не смогли победить. Предавать и продавать доверившихся? Запросто! Они сами виноваты — нельзя доверять, никогда и никому. Лгать и изворачиваться? Пусть! Обманутый сам виноват в том, что позволил себя обмануть.
Только одним Олег пока не готов был пожертвовать во имя этой цели — собой. Если не станет его — то кто создаст лучший мир? Совершенная уверенность в собственной исключительности, в своей избранности, надежно защищала его от нападок совести и тому подобной ерунды. Нет, угрызения совести, чувство вины и прочая дребедень — это роскошь для дураков, а он, Олег Черканов, родился для великой цели. И все, что ему придется ради достижения этой цели сделать, легко оправдывается ее величием и благом для тех, кто встанет на его путь, для тех, кто пойдет за ним.
Пока же, кипя от злости и негодования, ненавидя всех и каждого, кому повезло хоть самую чуточку больше, чем ему, Олег быстро шел к общежитию института, сжимая кулаки и кусая губы.
Небо затянули серые облака, зарядил частый, холодный и колкий дождь — люди открывали зонты, прятались по машинам и флаерам, теснились под металлическими грибами метростанций. Черканов шел по середине тротуара, не глядя вокруг. Волосы быстро намокли и неаккуратными полосами облепили лицо и шею, струйки воды стекали за шиворот…
Шипучая энергия злобы покинула Олега, выметенная резкими порывами усилившегося ветра, ярость и ненависть прошли, уступив место детской обиде и разочарованию, а еще — свинцовой усталости. Он неожиданно осознал, сколько времени уже не спал и как же тяжело стоять на ногах… На глаза попалась какая-то скамейка, Черканов не размышляя опустился на нее, запрокинул голову, подставляя лицо колким иголочкам дождя, закрыл глаза… Через несколько секунд стало темно и спокойно.
Он пришел в себя от того, что его кто-то настойчиво тряс за плечо, тормошил, что-то зло и раздосадованно выговаривая:
—
Олег мысленно скривился — он узнал этот голос. Он узнал бы его в какофонии тысячи тысяч голосов.
— Ветровский, отвали. Не твое собачье дело! — Черканов дернул плечом, пытаясь сбросить руку заклятого врага, но тело подло отказывалось повиноваться, вместо рывка выдав какое-то нелепое подергивание, да и резкая, грубая фраза прозвучала как-то жалко.
— Ага, не мое, — покладисто согласился Стас. — Давай вставай!
Сопротивляться было лень. Кроме того, по большому-то счету Олег понимал правоту однокурсника, а принцип «назло маме отморожу пальчик» никогда не казался ему умным. Мысленно сказав себе: «Я не принимаю помощь, я просто использую подвернувшийся человеческий инструмент в своих целях», — он поднялся со скамейки — и тут же был вынужден ухватиться за плечо Ветровского. Ноги отказывались держать.
— Черт знает до чего себя довел, — проворчал Стас, который, казалось, сам уже не рад был, что не прошел мимо. В какой-то момент Черканов даже понадеялся, что тот бросит его и уйдет, но надеждам не суждено было сбыться. Человек, которого он считал своим личным врагом номер один, крепко обхватил его за плечи и повел в сторону общежития — благо до него и правда оставалось не более километра.
— На хрена ты это делаешь? — машинально пробормотал Олег еле слышно и тут же прикусил язык, надеясь, что Стас его не услышит — вступать в пререкания ему не хотелось совершенно.
Но Стас услышал.
— Тебе нужна помощь. Я могу помочь, ничего не теряю при этом, а только приобретаю, — пояснил он. — Такая мотивация для тебя доступна?
— Где-то я это уже слышал, — огрызнулся Черканов, мгновенно пожалев, что связался с этим подлецом. — Дай припомнить… не на вступительных ли экзаменах, когда ты, ссылаясь на эту свою «помощь», меня подставил?
Ветровский резко остановился, явно едва удерживаясь от того, чтобы оттолкнуть однокурсника.
— Я тебе уже говорил, я сам ошибся! Тесты у всех поступающих разные, у меня были другие вопросы! Я был уверен, что подсказываю правильно!
— Да ладно, не заливай, — хрипло рассмеялся Олег. — Какая теперь уже разница. Я все равно тебя сделал!
Стас хмыкнул. И в следующее мгновение Черканов до боли прикусил губу, отчаянно жалея, что не может поймать и запихать себе в глотку опрометчиво брошенные слова. Он до боли отчетливо вспомнил тот подслушанный летним днем телефонный разговор между соперником-абитуриентом и каким-то его приятелем.
«— Ты все сделал?
— Да. Витценко принял меня за отца, а я позаботился о том, чтобы он не заговорил с ним на эту тему случайно. Велел говорить насчет Черканова только тогда, когда я сам начну, так что проблем не будет.
— А как это будет выглядеть со стороны? Как Витценко обоснует бесплатное место для Олега?
— Понятия не имею. Но это уже не наши проблемы. Главное, что я перечислил деньги, и он поступит.