Иноземец
Шрифт:
— Пилот уходит! Он из Уигайриина, хочет вывезти отсюда семью.
— Это один, — сказал кто-то.
— Вот этого отпустите, — хрипло выдавил из себя Брен и показал рукой на того парня, который сказал, что у него сломана рука — единственное милосердие, что досталось здесь на его долю. Живых пленников связывали, мертвых складывали в проходе. Но Банитчи велел вместо этого выбросить одного мертвеца.
Подтащили к двери и сбросили вниз красно-синего, а пилот, который отказался лететь, вылез следом сам.
Банитчи ткнул в выключатель. Откидная рампа
Брен закрыл глаза, вспомнив о скале, которая находится рядом с полосой, — так Илисиди говорила. Когда объясняла, что снайперы могут помешать посадке.
Между прочим, взлету они тоже могут помешать.
Дверь закрылась. Свист турбин все нарастал. Сенеди отпустил тормоза и рванул самолет по полосе.
Банитчи рухнул на соседнее сиденье у окна — нога в шинах торчала в проход. Брен вцепился в подлокотник, чуть не продирая ткань обивки — мимо окон с одной стороны пронеслась скала, с другой — здания. А потом слева оказалось небо, голубое и белое, хотя справа еще была скала.
Наконец — небо с обеих сторон и стук убранного шасси.
— Заправимся, наверное, в Могару, — сказал Банитчи, — а потом полетим до самого Шечидана.
И тогда, только тогда, Брен поверил.
XVI
Он не вспоминал о Барб, когда думал, что умирает, и это была горькая правда. Барб в его мыслях и чувствах появлялась и исчезала, как свет по щелчку выключателя…
Нет, выключить было чертовски легко. А вот чтобы включить, требовалось отчаянно нахлестывать фантазию — и он это делал, когда мир атеви смыкался вокруг него или когда, наоборот, собирался обратно на Мосфейру передохнуть несколько дней.
«Свидание с Барб» — отговорка, чтобы держать семью на расстоянии вытянутой руки.
«Свидание с Барб» — так он врал матери, когда хотел просто подняться на гору, где нет ни родной семьи, ни Барб.
Вот это была правда, хотя никогда раньше он ее так честно не формулировал.
Вот это была его жизнь, вся его, человеческим языком говоря, эмоциональная жизнь, та, что не была связана ни с работой, ни с Табини, ни с интеллектуальными упражнениями в области соответствий, чисел и дефлекторов для топливных баков. А ведь когда-то он знал, что делать и что чувствовать среди людей. Земных людей.
Но в последнее время ему нужна была лишь гора, лишь ветер и снег.
В последнее время ему было хорошо среди атеви, у него успешно складывались отношения с Табини — и все это рассыпалось, как карточный домик. Обстоятельства, которые, как он думал, позволят ему добиться наибольшего успеха из всех пайдхиин, сделали его слепым ко всем опасностям. Люди, которым, как он думал, можно доверять…
Что-то шершавое и мокрое обрушилось ему на лицо, сильная рука запрокинула голову назад, что-то загремело в ушах — знакомый звук. Но какой именно, он не мог узнать, пока не открыл глаза, пока не увидел белое в кровяных пятнах, пока не ощутил подлокотник
Выпачканное в крови полотенце отодвинулось. Над ним нависло темное лицо Чжейго. По-прежнему гудели шмелями турбины.
— Брен-чжи, — сказала Чжейго и промокнула у него под носом. Состроила гримасу. — Сенеди назвал вас невероятно смелым. И очень глупым.
— Я спас его чертову… — Среди раги это некрасивое слово. Он огляделся, увидел, что Банитчи рядом нет. — Шкуру.
— Сенеди это знает, нади-чжи.
Еще несколько раз полотенцем в лицо — прекрасно предотвращает разговоры. Наконец Чжейго повесила полотенце на спинку переднего сиденья по ту сторону прохода и присела к нему на подлокотник.
— Вы на меня очень сердились, — сказал он.
— Нет, — сказала Чжейго в стиле Чжейго.
— Господи.
— Что значит «Господи»? — спросила Чжейго.
Иногда, когда с ней говоришь, просто не знаешь, с чего начать.
— Значит, вы на меня не сердились.
— Брен-чжи, вы вели себя как дурак. Мне надо было пойти с вами. Тогда вы были бы в полном порядке.
— Только Банитчи не был бы в полном порядке.
— Это правда, — согласилась Чжейго.
Гнев. Смятение. Раздражение, а может боль. Он не был уверен, какое чувство одолевает его сильнее.
Чжейго протянула руку и вытерла ему щеку пальцами. Чисто по-деловому. Она не такая сумасшедшая, как я.
— Слезы, — сказал он.
— Что значит «слезы»?
— Господи…
— «Господи» — это «слезы»?
Он рассмеялся — не смог сдержаться. Сам вытер глаза ладонью здоровой руки.
— И это тоже — среди множества прочих неуловимых понятий, Чжейго-чжи.
— С вами все хорошо?
— Временами я думаю, что полностью провалился. Даже сам не знаю. Я думал, что понимаю вас. Но почти все время я просто не знаю, нади Чжейго, понимаю или нет. Это провал?
Чжейго поморгала — и все. Наконец сказала:
— Нет.
— Но я даже не могу добиться, чтобы вы меня понимали. Как же я заставлю понимать остальных?
— Но я понимаю, нади Брен.
— Что вы понимаете?
На него нахлынуло внезапное необъяснимое отчаяние, а самолет уносил его туда, где он не может повлиять на положение, самолет с грузом мертвых и раненых.
— В вас очень много доброй воли, нади Брен. — Чжейго снова протянула руку и погладила ему щеку пальцами. Убрала назад волосы. — Мы с Банитчи победили в конкурсе, обошли десять других, чтобы отправиться с вами. Все хотели… С вами все нормально, нади Брен?
Глаза наполнились слезами. Он ничего не мог с собой поделать. Чжейго снова и снова вытирала ему лицо.
— Все отлично, Чжейго. Где мой компьютер? Вы его нашли?
— Да. Он совершенно цел.
— Мне нужна линия связи. Шнур у меня есть, если дорожная сумка здесь.
— Зачем, Брен-чжи?
— Чтобы поговорить с Мосфейрой, — сказал он, но сразу перепугался, что Банитчи и Чжейго могут не иметь полномочий. — Ради Табини, нади. Пожалуйста.
— Я поговорю с Банитчи, — сказала она.