Инспектор Лосев
Шрифт:
Распутывая невероятно сложные дела, собирая по крупицам нужную информацию, часто рискуя собственной жизнью, Лосев неизменно отыскивает преступников, и они предстают перед законом.
Для писателя важно не только раскрытие краж, мошенничества, убийств, но и важные вопросы о причинах преступлений и возможности их предотвращения. Писатель хочет направить человеческую душу на лучший путь, на добро, на активную защиту человеческой жизни. Он предостерегает: «Самое страшное в человеке – позиция “моя хата с краю”, равнодушие к чужой беде, к чужой жизни, порой очень близкой, соседней… Главное – совесть и гражданская позиция».
Адамов умеет изобразить не только работу следователя, эксперта в криминалистической лаборатории, но и создать достоверный образ преступника, он проходит по всему
В 1980 году Адамов опубликовал автобиографические записки, в заголовке которых уже указал на свое творческое кредо: «Мой любимый жанр – детектив». Он рассказал о пионерах увлекательного и жутковатого детективного сюжета в мировой литературе: Эдгаре По, Гильберте Честертоне, Артуре Конан Дойле, о советских писателях приключенческого жанра, пытавшихся подражать им. Адамов попытался объяснить секрет успеха детективного жанра у читателей: «Я полагаю, что причина заключается, во-первых, в тайне, неизменно лежащей в сердцевине сюжета детективного романа. Человеку во все времена свойственно жгучее любопытство, волнующее, непреоборимое стремление к разгадке тайны, всего непонятного, загадочного, что встречается на его пути. И чем эта тайна значительнее, опаснее или ценнее, тем острее желание разгадать ее. Но почему же в детективном романе, как правило, эта тайна убийства? Ведь это, казалось бы, примитивный способ заинтересовать читателя. Да, но и наиболее верный. Ибо любые тайны природы, науки, карьеры, даже любовные – меркнут перед тайной неожиданного, непонятного, зловещего убийства. Жить или умереть – это главное для каждого. И человек, подло и несправедливо похищающий жизнь другого, – это в глазах всех самый опасный, самый страшный враг. Найти его, обезвредить и наказать – нет более желанной, более волнующей цели. И потому поиск убийцы, все неожиданные повороты и таинственные изгибы сюжета, весь риск, все опасности на этом пути наполняются для читателя особым эмоциональным накалом».
Адамов скончался 26 июня 1991 года. Прошло почти два десятилетия со времени его кончины, число авторов, пишущих и публикующих в нашей стране свои детективы стало неизмеримо больше. Но планки высокого художественного мастерства Адамова в этом жанре так никто и не достиг.
Вострышев. М. И.
Аркадий Адамов. 1942 год. Из личного архива Е. А. Адамова
Аркадий Григорьевич Адамов. Из личного архива Е. А. Адамова
Выезд на место происшествия. МУР. В центре – А. Адамов. 1973 года.
Из личного архива Е. А. Адамова
В НТО ГУВД Москвы. Второй слева – А. Адамов. 1973 год.
Из личного архива Е. А. Адамова
На съёмках «Дела пёстрых». Справа налево: А. Адамов, режиссер Н. Досталь, н-к МУРА И. Парфентьев, актёр В. Сафонов.
Из
На съёмках «Дела пёстрых». Справа налево: режиссер Н. Досталь, актёр В. Сафонов, н-к МУРА И. Парфентьев, А. Адамов.
Из личного архива Е. А. Адамова
Злым ветром
Часть первая
«Гастролер»
Глава 1
Самая банальная завязка
Случилось это восемнадцатого сентября, под вечер. Неожиданно вызывает меня Кузьмич. Я, признаться, на это никак не рассчитывал и все дела на сегодня уже закруглил. Мы со Светкой собрались вечером на концерт, югославский ансамбль какой-то приехал. Она с ума сходит по этим ансамблям.
И вдруг на тебе. Часов в шесть звонок по внутреннему телефону. Кузьмич. «Лосев, зайди ко мне». Я уже по тону его догадался: задание, не иначе.
Прихожу. «Такое дело, – говорит. – Кража в гостинице». И называет, какая гостиница. «Там, – говорит, – из отделения работники уже есть. Будешь за старшего. Разберись как следует, – потом мельком взглянул на меня и добавляет. – Ничего не поделаешь, Лосев. Театр отложи. Светлана свой человек, сознательный, работу нашу знает». Конечно, физиономия моя в этот момент восторга не выражала, а костюм я с утра новый надел и галстук соответствующий. Словом, догадаться нетрудно. Я, понятно, молчу. Возражать в таких случаях бесполезно. Про себя только думаю, что эту паршивую кражонку ребята из отделения и сами прекрасно размотают. Вовсе не обязательно, чтобы еще из отдела нашего приезжали. А тут в третий раз концерт летит. Меня он, конечно, не так уж и волнует. Но Светка… Что ж это за личная жизнь получается?
Тем не менее, через двадцать минут я был уже в гостинице.
Действительно, из триста девятнадцатого номера на третьем этаже утянули все вещи. Номер «полулюкс», две комнаты. Ребята там уже работают. В одной комнате допрашивают горничную – молоденькая девчонка, зареванная, тушь с глаз течет. В другой комнате беседуют с пострадавшим. Солидный человек, инженер, из Киева. Невысокий, полный, седой венчик вокруг лысины, очки. Красный сидит, разгневанный. Понять его, конечно, можно. Унесли выходной костюм, новое пальто, какой-то необыкновенный транзистор, импортный. И вообще все унесли. В чемодане одни носовые платки остались. Словом, понятно. Человек в Москву приехал, все лучшее с собой взял. Ребята, конечно, каждую украденную вещь записывают.
«Где, – спрашиваю, – дежурная по этажу?» – «Сейчас, – говорят, – придет. Ищут ее». Ладно, думаю, займусь с ней сам. А пока слушаю горничную. Она ревет в три ручья. Пожалуй, ребята слишком официально, даже враждебно с ней говорят. Особенно Авдеенко. Здоровущий медведь, просто рыкает, а не говорит. Словно ему уже ясно, что эту кражу совершила она.
Не могу видеть, когда женщина плачет, не притворно, конечно, а искренне. Мне ее жалко. Даже когда плачет от раскаяния, от страха перед ответственностью, если совершила что-то незаконное, я стараюсь, чтобы она не плакала, а думала. Все должно быть справедливо, и она должна это понять. Как и всякий человек, впрочем, с кем мы имеем дело.
– Погодите, – говорю. – Ты, Авдеенко, спустись вниз, потолкуй со швейцаром, кто заходил, кого заметил. У него борода длинная, он плакать не будет. А ты, – говорю другому сотруднику, – садись вон за тот столик, будешь записывать.
Говорю я все это нарочито спокойно, властно, и девчонка перестает плакать. Глаза ее, подведенные, с черными потеками краски, смотрят на меня беспокойно и настороженно: что, мол, сулит ей этот длинный франтоватый парень, то есть я. Авдеенко, хмурясь, уходит. Яша Фролов пересаживается к столу. Я спрашиваю девушку: