Инспектор Лосев
Шрифт:
Рогозин высок и широкоплеч. А физиономия круглая и простецкая, ну, совершенно простецкая. В коротких темных волосах густо проступила седина, но это нисколько не придает ему солидности и значительности. Рогозин бывший моряк, и руки его сплошь покрыты татуировкой, вплоть до пальцев. Он ее стесняется и руки старается прятать. Я себе представляю, что у него творится на груди. Рогозин – начальник уголовного розыска города. Он отличный работник и, несмотря на свою простецкую внешность, хитрец, каких мало.
Мы с ним уже не раз встречались. Меня
Мы усаживаемся в его кабинете на довольно стареньком кожаном диване и закуриваем.
Рогозин интересуется:
– Ну, парни, как отдохнули, заправились?
– Прилично, – отвечаю я за двоих.
– Обедать будем вместе, – многозначительно предупреждает Рогозин. – А сейчас слушайте. Вот какие, значит, пироги. Насчет вашего Николова.
Оказывается, за эти два дня сведений о Николове успели собрать немало. Но интереса они для нас не представляют. В том числе и кислые характеристики по месту работы. Может быть, у него и недостаточная квалификация по специальности, и рвения он не проявляет, зато в другой, известной нам области и квалификации и рвения у него, кажется, с избытком. Только одна деталь привлекает наше внимание: частые поездки в Москву, а может быть, и не только в Москву. Иной раз даже за свой счет несколько дней выпрашивает. А в остальном все в жизни Николова ординарно и совсем не примечательно: женат, сыну одиннадцать лет, живут как будто довольно скромно, и даже мало-мальски подозрительных знакомств никаких нет. Какое разительное отличие от жизни Николова в Москве! Жене, наверное, и не снилось такой жизни, какую он собирался устроить для Варвары. Кстати, с женой Николов часто ссорится, и тогда она, захватив сына, переезжает на несколько дней к родителям.
Вот и все, что известно местным товарищам об этом проходимце. Как видите, небогато. Мы знаем куда больше.
– Как он себя ведет эти два дня? – спрашивает Игорь.
– Нормально. Из дому на работу, с работы домой. Вчера с женой даже в кино пошел, – усмехается Рогозин – Мир у них сейчас.
Потом мы просматриваем всякие справки, сообщения и свои собственные записи, уточняем с Рогозиным отдельные детали. Неожиданно выясняется, что уже десять часов. Звонит телефон, и дежурный сообщает, что пришел гражданин Николов.
Ну вот, теперь начинается самое главное. Добро пожаловать, гражданин Николов, очень любопытно будет с вами познакомиться и послушать, как вы объясните некоторые свои поступки. Вряд ли нам после этого суждено расстаться с вами. Мы уславливаемся, что разговор с Николовым проведу я, поскольку я лучше знаю все материалы по этому делу.
Кстати, я забыл сказать, что перед отъездом мы провели интересную экспертизу, вернее, по нашей просьбе ее провели. Почерк записки, оттиск которой я обнаружил, сравнили с почерком Николова в регистрационном листке, который он заполнил, поселившись в гостинице. И все совпало. Ту странную,
Словом, нам есть о чем поговорить с ним.
Рогозин просит дежурного направить Николова к нему.
Через минуту, после деликатного стука в дверь, на пороге появляется высокий худощавый человек с седыми висками и большими залысинами на широком лбу, уши как-то нелепо торчат в стороны, лицо улыбчивое и, я бы сказал, довольно приятное. Одет он в скромный костюм, короткое нейлоновое заграничное пальто расстегнуто, на шее яркое мохеровое кашне, в руке держит плоский, весьма модный сейчас темный чемоданчик-портфель. С виду Николов настроен абсолютно спокойно, даже как будто оптимистично. Хотя во взгляде его я улавливаю настороженность.
Я встаю ему навстречу. Игорь и Рогозин сидят в стороне, на диване и заняты каким-то своим разговором. Нечего создавать у Николова впечатление, что все мы собрались здесь ради него. Николов здоровается со мной весьма непринужденно и одаряет обаятельной улыбкой. Начинается разговор.
– Хотелось бы, Иван Харитонович, – говорю я, – уточнить некоторые обстоятельства вашей поездки в Москву.
– Пожалуйста, – с готовностью соглашается Николов.
Но я чувствую, как внутренне он весь напрягается, и улыбка становится несколько вымученной.
– Где вы остановились, будучи в Москве?
Николов называет уже знакомую мне гостиницу.
– Когда вы из нее выехали?
И тут Николов, к моему удивлению, называет совсем не тот день, когда он на самом деле покинул гостиницу. По его словам, это произошло всего четыре дня назад. Странно, как он не подготовился к такому элементарному вопросу.
– Нет, Иван Харитонович, – вежливо возражаю я. – Вы уехали оттуда за две недели до этого дня. Вот справка из гостиницы.
Я протягиваю ему через стол эту справку.
Николов внимательно и, как мне кажется, с некоторым удивлением и любопытством изучает ее, потом что-то обдумывает про себя и наконец очень спокойно спрашивает:
– А какое, собственно, имеет значение, когда я оттуда уехал? Ну, допустим, на две недели раньше, что из этого?
– Где же вы были все это время?
Николов уже не улыбается и сердито отвечает:
– Это никого не касается, где я был.
Вот это точный ход. Действительно, пока не возбуждено уголовное дело и не начато официальное следствие, он вправе не отвечать на такие вопросы.
– Да, конечно, – соглашаюсь я. – Пока вы можете на этот вопрос не отвечать. Вернемся к гостинице. В день вашего действительного отъезда в номере «люкс», который вы занимали, произошла кража.
– Ни о какой краже я не знаю, – нервно возражает Николов, пожалуй, даже слишком нервно. – Я уже говорил. И у меня ничего не пропало. А паспорт у меня украли позже, в дороге.
– Да, паспорт у вас, видимо, украли позже, – соглашаюсь я. – Но вор, забравшийся к вам в номер, задержан и, представьте, сознался.