Инстинкт
Шрифт:
Дальше, по дороге к центру, коридор между домами заграждала огромная гора мусора, на которую Томас смог залезть без проблем, но спускаясь он оступился и скатился кубарем, вызвав собою много громкого шума.
Вскочив на ноги после оплошности, Том забежал за ближайший угол, за которым спрятался и стал выжидать. Ему показалось, что прямо сейчас начнётся бой с противником, который понял, что на его территории есть нарушитель. Томас стал ждать любого звука или действия, он был готов к тому, что на него высунется противник совершенно из любого участка. Приходилось обдумывать всё быстро, нарастала паника, Том задыхался на ровном месте. Он представлял, что враг может высунуться даже из горы мусора, будто он был в неё зарыт для засады. Он представлял, что вот-вот выйдет
Томас думал обо всём, он уже приготовился к тому, что на него нападут в самый неудобный момент, но ничего не произошло. В нескольких метрах пролетел полиэтиленовый пакет, что с порывом ветра взобрался на гору мусора и скрылся за ней. Томас вышел из-за угла и направился дальше по проходу. Мысли забрали все его силы, и он уже не мог осторожно обходить шумные алюминиевые банки и осколки стекла. Он брёл дальше, не обращая внимание на окружение, как лунатик в своих сонных оковах. Том начал пинать мусор. Издаваемый им шум стал настолько привычным и монотонным, что Томас не смог заметить того, как оказался на дороге не один. Ружьё юноши резко вздёрнулось вверх, мутными мыслями ему показалось, что оружие вырывает сильный порыв ветра, который резко прошелся по замусоренному коридору зданий. Но у ветра нет рук, однако чья-то рука все же тянулась из-за спины Томаса. Юноша обернулся. Он смог поймать долю секунды, чтобы разглядеть находящегося позади него человека в чёрной облегающей броне. этот солдат заносил кулак для удара в висок Тома.
Удара будто бы и не последовало. Том привык, что каждый удар нёс за собой волну боли, что разрывали место удара на части. Слабой она была или нет, эта боль всегда присутствовала, но не сейчас. Вокруг юноши царствовала тьма, он словно лежал на своей койке перед тем, как проснуться. Его глаза были закрыты, он явственно ощущал это, но никак не мог открыть их, даже после нескольких попыток. Чем сильнее он пытался сделать это, тем яснее становилось ощущение боли в правой стороне лица. Что-то случилось с ним, боль не могла прийти просто так, но Томас не мог вспомнить причину её появления.
Пытаясь хоть как-то пошевелиться, он ощутил себя в крепкой хватке, которая мешала ему в любых попытках произвести хоть малейшее движение. «Лия! Кто-нибудь!» — кричал он закрытым ртом. Даже такое простое движение было неподвластно ему, а все выходящие слова покидали разум в виде тяжёлого выдоха. Плечом он почувствовал чьё-то прикосновение, грубое, враждебное. Послышались странные звуки, разносившиеся словно за толстой стеной, но в то же время близко на расстоянии вытянутой руки. Они были неразборчивы, сложны в своей структуре и накладывались друг на друга, создавая скорее писк, нежели предложения и слова. Пытаясь разобрать слова и понять их, сознание Томаса начало создавать голос Лии, добавляя ему расшифровку самих слов. «Лежи, лежи» — говорил привычный, нежный голос девушки, что уже не первый раз оберегает юношу.
— Подъём, просыпайся! — прозвучал резкий, грубый и хриплый голос человека, которого Томас не смог узнать.
Сразу после оглушительного крика, Томас ощутил, как его окотили водой с головы до ног. Холодная и чистая, она имела даже специфический запах, который говорил о том, насколько сильно она никем не использовалась. Это было неожиданно, быстро, полезно. Томас бы многое отдал за то, чтобы помыться в чистой воде, а не загрязнять себя ещё сильнее той водой, к которой он привык в стенах бункера. Он уже было хотел открыть
— Проснулся? Говори теперь, кто ты такой, каким образом сюда попал и откуда? — Второй незнакомый голос приблизился к Томасу. Человек положил свою руку на голову юноши, которая были прикрыта холщевым мешком.
— Мы с вами враги, поэтому я ничего вам не скажу. — Томас сам от себя не ожидал, что будет спокоен во время похищения. Головная боль, о которой он думал, когда находился без сознания, начала царствовать там, куда, по всей вероятности, нанесли удар кулаком.
— Отвечаешь? Если мы тебе вырвем пару ногтей, то ты будешь петь такие серенады, что у нас уши завянут. — Солдат отклонился от Томаса и попытался шепотом задать своему товарищу вопрос, но сделал это недостаточно тихо, из-за чего Томас всё расслышал. — У нас недавно были вооруженные стычки с другими людьми?
— Да, пять дней назад мы убили четырёх людей. Хотели ещё взять с собой косой и ржавый БТР, но потеряли в ходе перестрелки одного нашего. Ещё на протяжении пары дней шугали остальных, но тут без потерь. — Второй солдат не пытался спрятаться за шепотом, он говорил с умеренной громкостью не опасаясь, что выдаст противнику лишнюю информацию.
Томаса никак не волновало происходящее. Он даже почему-то радовался тому, что с ним случилось. Хотя вся ситуация была настроена против него, он не знал куда попал, и, тем более, смогут ли его вызволить друзья. Он оказался в цепких лапах врага, что убил уже ни одного человека. Томас в любую секунду мог пополнить ряды погибших, навсегда попрощаться с Лией и остальными.
— Я вам не завидую, парни. Если она вас найдёт, то вы ни за что не выберитесь отсюда живыми. — Томас тихо посмеялся над собственной угрозой. Его позабавила картина, где связанный человек сидел на стуле с мешком на голове и угрожал тем, кто был сильнее и опаснее его самого. Он сам того не понимая, был опьянён спокойствием и уверенностью в том, что его спасут.
— Молчи! — раздался крик одного из солдат. Вместе с криком он ударил Тома по голове чем-то хрупким. Послышался шум разбившегося стекла. Они ударили Томаса по голове стеклянной банкой с едой. — Самая дуратская идея.
— Ну и вонь, — добавил второй.
После небольшого затишья бок Тома проткнули чем-то острым, длинным и тонким. Вслед за ней в бок врезалось ещё несколько таких же предметов. Началась пытка, которую Томас не хотел встречать, но хотел бы избежать. Он был наказан за своё самодовольство и слепую уверенность. Пару раз его ударили кулаком, сломали один палец, вырвали пару ногтей. Каждая минута тянулась словно час, каждый удар сердца длился так долго и отчётливо, будто всё происходящее никогда и не остановится. Всё повторялось по кругу: удары, ногти, пальцы, уколы. Происходило что-то странное, юноша предполагал, что у него должны были закончиться пальцы, которые ломали и ногти, которые вырывали, но боль снова и снова врезалась в тело, мучая и изнашивая организм, заставляя ныть сердце и бить тревогу мозг. Была ли эта боль с первой травмы или же садисты просто продолжали разрывать и без того повреждённые кости и сухожилия?
Это была не просто пытка, это было самое настоящее издевательство над человеческим телом и душой. Несколько раз Том умолял о паузе — это единственное, что он говорил своим мучителям, поэтому ему доставалось всё больше и больше. Никто не задавал вопросы, никто ничего не говорил. Казалось будто бы его палачи резко превратились в немые инструменты для пыток. С каждым новым ударом сердца (а Томас их насчитал не больше тридцати, когда секунд по его подсчёту прошло больше сотни), раны взрывались болью всё сильнее и сильнее. Стоило только досчитать до значительного числа прошедших секунд, как в голове всё путалось, пытка начиналась с самого начала, и начинались с нуля отсчёт, переломы и удары. Иногда наступали лёгкие облегчения, когда с Томасом ничего не делали, позволяли ему перевести дыхание и представить, что пытка закончилась или даже не начиналась, но вскоре она возвращалась с новой силой.