Инстинкты и смысл жизни. Почему в нас так много животного

Кенрик Дуглас

Латанэ начал применять идеи из теории динамических систем, чтобы объяснить распространение социальных влияний на толпу и понять внезапные изменения политических взглядов, а также выяснить, как получилось, что разные в культурном и социальном отношении группы разделяют, казалось бы, несвойственные им взгляды и формы поведения (как, например, получилось, что так многие белые американцы разного социального положения носят кепки фирмы «Джон Дир», слушают Хэнка Уильямса [49] , едят овсянку, заключают брак в баптистской церкви, вворачивают в речь словечки из южных диалектов и говорят «прошу прощения, мэм», а другие носят ремни фирмы «Гаррисон» и кожаные куртки, слушают Диона и группу «Бельмонте», едят сэндвичи

с салями, вступают в брак в католической церкви, начинают разговор с обращения «вы, ребята» и громко восклицают «ха!». Исследования Латанэ показали, как правы были мои родители, говоря, что компания, в которую вы попали, действительно накладывает отпечаток.

49

Американский композитор и исполнитель песен в стиле кантри.

Хаотические аттракторы и месть ботаников⁶⁵

Как-то я видел картинку, на которой был изображен крутой подросток в кожаной куртке, а вокруг кучка интеллектуалов-ботаников в пиджаках и галстуках, похожих на тех башковитых ребят, с которыми я учился в «Риджисе». Умники насмехаются над дрожащим от страха хулиганом и задают вопросы типа: «Давай, Бруно, скажи, что такое теорема Пифагора?», «Дай, мистер Знайка, определение слову “сокровенный”!», «В чем заключается второй закон Ньютона, Бруно?» Когда люди вроде Ван Ордена и Латанэ начинали забрасывать меня идеями из теории динамических систем, я ощущал себя тем придурком в кожанке с картинки.

Всякий раз, когда Ван Орден начинал разглагольствовать о динамических системах, он извергал огромное количество путающих терминов типа «хаотические аттракторы», «теория катастроф» или «фракталы». Хотя Ван Орден ушел из Аризонского университета, там позднее был основан центр, занимавшийся изучением сложных динамических систем, а сейчас там собираются блестящие биологи, психологи, экономисты и математики и разговаривают на том же странном языке, используя термины типа «бифуркация» и «гистерезис» так же легко, как если бы они говорили об овсянке или велосипедах. Но будьте осторожны: если вы попросите их привести какой-нибудь простой конкретный пример, они, скорее всего, начнут иллюстрировать свои идеи, рисуя на доске дифференциальные уравнения.

Ван Орден и Латанэ были, без всякого сомнения, талантливыми людьми: они настолько убедительно говорили о том, что сложные динамические системы могут помочь нам в любом мыслимом вопросе, что вдохновили меня прочитать несколько популярных книг по проблеме, таких как «Сложность: новая наука на рубеже порядка и хаоса» Митчелла Уолдропа и «Паутина жизни, или Новое научное понимание живых систем» Фритьофа Капра. У меня начали появляться идеи о том, как соединить эти новые взгляды с направлением, которым я уже начал заниматься (эволюционной психологией и когнитивной наукой), и о том, как объяснить не только работу мозга, но и взаимодействие в нем простых эгоистичных правил, когда речь идет о создании семьи, ведении бизнеса, управлении и функционировании целых сообществ.

Я не собираюсь здесь распространяться и писать еще одну главу по теории катастроф и хаотических аттракторов. Честно говоря, я на эти темы говорю так же, как по-итальянски или по-испански: моего словарного запаса хватит, чтобы пообщаться с пятилетним малышом, да и то если он будет произносить слова медленно и внятно. Поэтому я хочу поговорить на языке детсадовского ребенка о трех идеях, которые имеют непосредственное отношение к этому типу мышления, и о том, как эти великие идеи связаны с простыми эгоистичными наклонностями, о которых я говорил почти во всех разделах этой книги.

Важная мысль номер 1 — обусловленность многонаправленна. Идея заключается в том, что причинно-следственные связи в природе настолько переплетены, что следствие может развернуться и изменить то, что было причиной. Вот простой пример. Если бы вы наблюдали за мной с помощью скрытой видеокамеры, вы бы увидели, что я часто говорю своему

пятилетнему сыну: «Лиам! Хватит хныкать, надевай куртку и иди, а то опоздаешь в школу!» При этом я говорю громко и строго, чтобы утихомирить его вопли из-за потерявшейся детали от конструктора «Лего» и вытолкать за дверь. Но часто такие попытки повлиять на него приводят к противоположному результату. Лиам начинает вопить еще громче и удваивает свои усилия по оказанию воздействие на меня в нужном ему русле. Если у меня времени в обрез, я могу в ответ повысить тон и добавить голосу строгости, чтобы Лиам наконец-то отправился в школу. Можно ожидать, что он в свою очередь завизжит еще громче, чтобы я замолчал, выиграет таким образом время — и мы окажемся на равных. Наш разговор на повышенных тонах может привлечь внимание моей жены: она постарается восстановить пошатнувшийся мир, но может получиться наоборот — ее усилия вызовут с нашей стороны совместное сопротивление.

Как показывает практика, так устроена вся общественная жизнь: мы сталкиваемся не с однонаправленной причинностью, а со сложными многонаправленными воздействиями. Мы стремимся оказать влияние на членов своей семьи, на соседей, коллег, а члены наших семей, соседи и коллеги в свою очередь пытаются оказать на нас ответное воздействие, они влияют друг на друга, что непосредственно сказывается по-разному на нас.

Поскольку вокруг постоянно происходит немало событий, люди влияют на окружающих, окружающие влияют на них, и в потоке многонаправленной обусловленности появляются новые произвольные векторы в виде случайных людей, то можно предположить, что реальность представляет собой рокочущий и жужжащий сумбур.

И тут мы подходим к важной мысли номер 2 — теоретики, изучающие системы, обнаружили, что природа — это самоорганизующаяся система. Порядок возникает как бы случайно и произвольно и поддерживается не надзирающей и управляющей силой, а простыми, эгоцентричными взаимодействиями между игроками внутри самой системы. Даже в самые неблагоприятные для нас с Лиамом дни мы умудряемся прибыть к дверям школы не позже сотен остальных семей, у каждой из которых свои внутренние конфликты и факторы влияния.

Любопытный вывод, полученный исследователями сложных систем, приводит нас к важной мысли номер 3 — ограниченное количество взаимодействующих переменных может вызвать огромные сложности. Как указывают Берт Холлдоблер и Эдвард Уилсон в своей книге «Сверхорганизм», у муравьев очень маленький мозг и небольшой набор простых инстинктивных правил, используемых при принятии решения, однако они способны создавать сложные колонии с легко приспосабливающимися организованными кастами, в которых существует разделение труда, где они решают разнообразные задачи и создают потрясающие жилища для своих колоний. Шон Кэрролл в своей книге «Самые прекрасные и бесконечные формы» говорит, что генетики были поражены, когда обнаружили, что генов оказалось гораздо меньше, чем они ожидали. Причем большое число этих генов является общим для совершенно различных видов, таких как тараканы и люди. Например, один и тот же ген отвечает за развитие шести лапок у насекомого и за развитие наших четырех конечностей. Но незначительные изменения, связанные с взаимодействием разных генов, имеют самые серьезные последствия.

Самоорганизация: порядок из произвольности⁶⁶

Когда я тусовался с парнями в нагуталиненных ботинках, то умудрился завалить алгебру. Причина? Не выучил таблицу для запоминания тригонометрических функций. К моему сожалению, большинство из тех, кто занимается теорией комплексных систем, выражают свои мысли при помощи уравнений, а мой мозг реагирует на это так же, как на быструю итальянскую речь (тут же вспоминается сцена, когда мы стояли на железнодорожной платформе в Италии и пытались хоть что-то понять из объявления по громкоговорителю: «II treno per Firenze e appena partire al binario due; il treno di Milano e appena arrivare al binario cuatro; il treno di Venezia...» («Поезд во Флоренцию отправляется в... поезд из Милана прибывает в... поезд из Венеции...»)).