Инстинкты и смысл жизни. Почему в нас так много животного

Кенрик Дуглас

Научная шумиха по поводу «Социобиологии»⁹, сопровождавшаяся злобными нападками на Эдварда Уилсона, автора одноименной книги, теперь воспринимается как академическая шутка с длинной бородой. Но для молодого исследователя, оказавшегося непосредственным свидетелем происходящего, это стало личной битвой и втянуло меня в войну идей, изменивших облик современной науки. В конечном итоге научный спор часто бывает очень показательным и провоцирует новые исследования. А порой все это казалось настолько смешным, что сейчас стыдно вспоминать. Противники эволюционной психологии — некоторые из них были ведущими профессорами крупнейших университетов — с таким высокомерием и пренебрежением отзывались о новом направлении, что когда их ошибка обнаружилась, мы сделались знаменитостями. Оглядываясь назад, можно сказать, что 1975 год не стал апокалипсисом для традиционной общественной науки, ибо до сих пор есть те, кто отказывается признать происшедшее за последние тридцать пять лет, но на самом деле этот год стал годом второго пришествия Дарвина. И последствия мы продолжаем ощущать до сих пор.

Как важно быть серьезным¹⁰

Оскар

Уайльд хотя и ничего не слышал об эволюционной психологии, создал для новой науки замечательный лозунг: «Все мы сидим в болоте, хотя некоторые из нас смотрят на звезды» [9] . Частично причина того, что эволюционные психологи часто раздражают ученых традиционной школы, заключается в том, что у нас есть привычка копаться в грязи. Несколько лет тому назад, когда я рассказал своему коллеге Дэвиду Фандеру о намерении изучать мысли людей об убийствах, он закатил глаза. Фандер сказал, что, похоже, эволюционные психологи действуют по принципу: «Выбери тему, неприличную для обсуждения, и начни о ней говорить во всеуслышание». Когда я поразмыслил над его словами, то понял, что в них есть доля правды. Мы не выбираем темы по принципу, что о них пишут в желтой прессе. Но мы изучаем нелицеприятные темы (равно как и лицеприятные), потому что они волнуют и интересуют людей во всем мире: кто с кем спит, кто может воткнуть вам нож в спину, кто может обидеть ваших детей и т. д. и т. п. Почему многие читают таблоиды и журналы наподобие «People»? Думаете, потому, что обозрения книжных новинок там лучше, чем в «Нью-Йорк Таймс», или потому, что там сообщают слухи о том, что такой-то крупный чиновник или миллионер обманывает свою жену и спит с молоденькой старлеткой из Голливуда? А почему люди во всем мире отстегивают миллиарды заработанных трудом и потом долларов и стоят в длинных очередях, чтобы посмотреть «Унесенные ветром», «Титаник», «Храброе сердце» или «Аватар»? Осмелюсь высказать предположение, что они делают это не из желания увидеть шедевры кинематографического искусства, а потому, что в этих фильмах они воочию видят конфликт между хорошими людьми (какими считают себя) и плохими (это все остальные), видят, как отважные герои влюбляются в прекрасных молодых женщин, видят, что в этих фильмах поднимаются темы, которые всегда интересовали людей и были предметом обсуждений.

9

Цитата из пьесы О. Уайльда «Веер леди Уиндермир».

Но причина не только в занятных темах. Эволюционные психологи пытаются найти интегрированную концептуальную парадигму, чтобы объединить общественные науки с биологией. Да, отчасти ученых традиционной школы раздражает кажущаяся грандиозность нового направления. Мы утверждаем, что эволюционное направление может интегрировать психологию, экономику, политические науки, биологию и антропологию, мы также утверждаем, что это направление имеет огромное значение для прикладных областей, таких как юриспруденция, медицина, бизнес и образование. Но мы идем дальше, утверждая, что все эти вопросы имеют важное значение не только для ученых, но и для всех остальных, начиная с ваших родственников где-нибудь в глубинке штата Висконсин и заканчивая членами Совета безопасности ООН. Если и есть надежда изменить мир к лучшему, избавиться от насилия в семьях, решать вопросы перенаселенности на планете, остановить международные конфликты, то педагогам, экономистам и политическим деятелям потребуется обосновывать свое вмешательство в эти темы. И оно должно быть основано на четком понимании человеческой натуры, а не на каких-то сказочных рассуждениях о том, какими нам хотелось бы видеть людей.

В следующих главах мы поговорим о том, как я и мои коллеги изучали простые эгоистичные наклонности людей, лежащие в основе сексуальной притягательности, агрессии и предрассудков. Мы рассматривали такие вопросы: почему пожилых мужчин привлекают молодые женщины? почему женщин старшего возраста молодые мужчины привлекают не так сильно? почему чувство женщины к мужчине вдруг ослабевает, когда она знакомится с директором крупной компании, независимо от его внешних данных? почему интерес мужчины к своей партнерше ослабевает, если он видит симпатичную женщину (причем ее социальный статус не имеет значения)? Почему люди, которых в детстве воспитывал отчим, более склонны фантазировать о том, чтобы убить его, чем люди, которых воспитывал отец? Мы порассуждаем о том, как анализ простых эгоистичных наклонностей связан с более широкими темами — экономикой, религией и жизнью общества. Обсудим вопросы: является ли религиозный фундаментализм проявлением полового влечения? можно ли лучше понять людей, покупающих автомобили «Порше», сравнив их с павлинами, распушающими хвост? Наша работа и ее результаты (иногда — обычные, а иногда — шокирующие) всегда имели целью дать ответ на самый волнующий вопросы нашего времени: что делает людей людьми? В последних главах мы поговорим о том, как эти простые эгоистичных наклонности могут помочь понять, как стать более внимательным к близким и улучшить отношения с ними. А начнем мы с низменного — и покажем, как наша естественная тяга к красивому делает нас жалкими.

Глава 2. Почему журнал «Playboy» вреден для ума

Для человека, вырвавшегося из слякотного и промозглого зимнего Нью-Йорка, университетский городок Аризоны был раем на земле. При каждой возможности я старался пообщаться с другими студентами-психологами. Мы собирались на главной аллее, любовались голубым небом, наслаждались хорошей погодой и обсуждали прочитанное по психологии за неделю. Мы прерывали наши научные дискуссии каждые пятьдесят пять минут на короткий перерыв. И в эти моменты смотреть на моих однокурсников, а тем более вести с ними дискуссию на тему философских различий между бихевиоризмом и феноменологией становилось просто невозможно. Поскольку на пятнадцатиминутную перемену между занятиями выходили толпы студенток — пройтись по аллее. Мне, двадцатичетырехлетнему парню, эта картина тоже казалась привлекательной, потому что большинство студенток были весьма и весьма симпатичны, прекрасно сложены

и одеты так, будто собрались на кастинг, проводимый журналом «Спортс Иллюстрейтед», для раздела купальников. Трудно было, глядя на них, не заахать и не заохать. Мне тогда казалось, что самая средняя студентка в Аризонском университете красивее всех девушек, которых я встречал ранее.

Но вот толпа редела, и начинало происходить что-то странное. Во время перемены, когда из аудиторий выходили сотни студенток, казалось, что большинство из них просто фотомодели, но когда их оставалось несколько десятков, возникло впечатление, что это самые обычные студентки. Куда делись потрясающие красотки?

Я начал искать возможные объяснения факту их «исчезновения». Может быть, все они безвылазно сидят на лекциях или в библиотеке, а простушки прогуливают занятия и болтаются по главной аллее кампуса? Но такое объяснение казалось маловероятным. Тогда я начал думать, что происходит что-то еще и что я и мои приятели предвзято подходим к оценке красоты студенток Аризонского университета. Я рассуждал таким образом: когда перед глазами мужчины большая толпа, он выхватывает из нее наиболее красивую женщину. Когда эта женщина уходит, он осматривает следующие двести или триста человек и выбирает из них следующую красотку, которая в статистическом отношении может быть и нерепрезентативна, но тем не менее невероятно привлекательна. Но когда поток редеет, полагал я, и становится тонким ручейком, вы начинаете рассматривать каждого человека в отдельности и ваше сознание выбирает что-то среднее, причем делает это менее пристрастно. Новое умственное построение таково: средний человек в небольшой группе выглядит именно как средний человек. Такое объяснение показалось мне лучше, но предположения остаются предположениями. Потребовались два десятилетия и сложное оборудование, прежде чем я смог проверить свою идею.

Однако независимо от предвзятости моих когнитивных оценок я был уверен, что в Аризонском университете больше красивых женщин, чем в Нью-Йорке. Поэтому меня несколько удивили слова моего соседа Дэйва: «По-настоящему красивых женщин в Аризонском университете нет». Дэйв, как и я, недавно перебрался в Аризону из Нью-Йорка, поэтому вряд ли наши взгляды на то, как выглядит женщина средней внешности, существенно отличались. Кстати, его завышенные требования вовсе не означали, что у его двери стояла очередь из фотомоделей. Он был парнем с довольно обычной внешностью и часто жаловался, что ему некого пригласить на свидание в выходной день. Почему же он был таким разборчивым? Одно объяснение я получил, когда он устроил у себя дома вечеринку и я получил возможность увидеть обстановку его квартиры: вся его спальня была увешана фотографиями из журнала «Playboy».

Взгляды украдкой и забываемые лица¹¹

Перенесемся на тридцать лет вперед. На календаре 2002 год. Моя группа исследователей только что получила грант от правительства, что позволило нам приобрести удивительную научную игрушку — новейший регистратор движения глаз. Читать мысли с его помощью нельзя, но, во всяком случае, он позволяет лучше понять, что за «кино» крутится в сознании человека. Для когнитивной психологии вполне очевидным является утверждение, что внимание человека избирательно, и если только вы не находитесь в темной звуконепроницаемой комнате и не упакованы с ног до головы в вату, то обратить внимание на все находящееся в непосредственной близости от вас вам не удастся. Если бы вы попытались это сделать, то не справились бы с переизбытком впечатлений. Даже сейчас, когда я сижу за столом, в поле моего зрения находятся сотни предметов. Слева от меня стаканы, бумажник, мобильный телефон, кофейная чашка, книга Грега Мортенсона «Три чашки чая» в мягком переплете, чековая книжка, степлер, пустой пластиковый пакет, фотография моего сына Лиама в стоматологическом кресле, стопка запыленных компакт-дисков. Над экраном компьютера — словарь Уэбстера, тезаурус Роже, Оксфордский словарь цитат и несколько разных справочников. Справа — точилка, принтер, круглый контейнер, наполовину заполненный компакт-дисками для записи, мышка (версия Microsoft), коврик для мышки, пучок проводов. Ниже экрана — стопка карточек, по которым я могу бесплатно пить кофе в баре «Голд Бар Эспрессо» и есть мороженое в «Сладком Ангеле», два пропуска в фитнес-центр «Феникс» и две человеческие руки, печатающие эти слова на клавиатуре (а на ней сотня кнопок, на многих из которых по несколько символов вроде @, FN, ~, ALT, ', >, & и %). Это лишь часть того, что находится непосредственно передо мной, а если я поверну голову, то увижу, что в комнате еще сотни других предметов. Немудрено, что я никогда не могу найти ключи!

А теперь представьте студента, который сидит на ступеньках университета, а перед ним проходят толпы: сотни людей, одетых в шорты, футболки, туфли разных цветов; одни высокие, другие низкие, одни с длинными кудрявыми рыжими волосами, другие с темными прямыми, кто-то в бейсболке, у кого в ушах сверкающие сережки; там татуировка, там значок с политическим лозунгом. Что будет, если этот наблюдатель попытается обратить внимание на каждую деталь: во что одеты проходящие мимо, как они двигаются, что говорят? Для него это будет чересчур. Да у него ничего и не получится, даже если бы он попытался. Как заметил примерно сто лет назад Уильям Джеймс, мир — это «рокочущий и жужжащий сумбур», который можно выдержать только благодаря нашей способности не обращать внимания на все то, что в нем происходит.

Но наш прибор дает возможность увидеть, что в проходящей мимо толпе особо привлекло внимание нашего студента. В своем лабораторном эксперименте мы попытались поставить задачу, более удобную для контроля. Наши студенты будут наблюдать не за рокочущей и жужжащей сумбурной толпой университетского городка, а за крошечной группой из шести — десяти человек, которые будут появляться перед ними на какое-то время, после чего их сменит следующая небольшая группа. Далее студентов спрашивают, выделили ли они какое-нибудь отдельное лицо из промелькнувших. Даже учитывая, что мы уменьшили толпу до размера маленькой группы, замедлили действие реального мира, испытуемые с трудом могли вспомнить, кого они видели. Однако были отдельные личности, которых вспомнить было легче, чем других.