Институт сновидений
Шрифт:
Он мечтал перед смертью вернуть опального попа на тучные городские хлеба. Отец Артемон верил – владыка внемлет его мольбам, и злоязычию секретаря сперва значения не придал.
Из кабинета донесся голос протоиерея: «Письмо написал бригадиру реставраторов, де, все князья и великие мира сего жертвовали на церковь, а посему не расщедрится ли художник и со своего гонорара не подарит ли ему, отцу Павлину, караоке, вдобавок к уже поднесенным холодильнику и телевизору, за что будет вписан в церковную книгу как ктитор и вечно будет в сем приходе поминаем. Каков, а?»
– Гордыню тешит, караоке захотел, мы ж понимаем, зачем ему караоке, – откликнулся секретарь. – Интригу плетет. Поедем святить церковь, ты Павлина от министра оттирай, а я от владыки,
Отец Артемон оставил корзинку с поздравительной открыткой в коридоре и потихоньку ретировался. Дома вынул из-под образов свои сбережения, купил в универмаге лучшее караоке и сел в автобус до Мокрой Тундры.
Пятьдесят семь лет назад в Мокрой Тундре родился всесильный нынче министр. И вот теперь, как это стало заведено в верхах, он решил отреставрировать единственную на малой родине церковь. Реставраторы работали второй год, на Рождество была запланирована сдача объекта в присутствии высшего духовенства, политиков и прессы. Всем было известно, что и министр, и епископ любят после праздничного стола петь под караоке русские народные песни. Отсюда и слезница к бригадиру реставраторов, каким-то образом перехваченная в епархии. Расчет отца Павлина был верен – после обильной трапезы и возлияния епископ и министр оттают душой, песня пробьет слезу, и можно будет кинуться в ноги, молить о прощении и переводе, вряд ли при светском начальнике иерей сможет отказать.
Отец Артемон ехал в автобусе и горячо благодарил Провидение, пославшее его в нужное время в нужное место. Традиционная корзинка с яблоками и письмо-поздравление вот уже три года оставались без внимания. Нет, он отстал, бесконечно отстал от времени, правильно все-таки сослали его заштат, сам по природному простодушию до такого плана никогда б не додумался, а эти, завистники, на лету схватывают, рогатки расставляют.
Отец Павлин принял его сердечно, сельская жизнь пошла ему на пользу, дети были здоровы и не производили впечатления голоштанной команды, их детство никак не походило на его довоенное. Но главное, отец Павлин стал теплее и проще, первым обнял старика и попросил прощенья. Приняв с благодарностью караоке и узнав о плетущихся в епархии интригах, он всплакнул и назвал отца Артемона «милым батюшкой».
Прощались на следующий день сердечно, попадья собрала в путь корзинку с пирогами и вареными яичками. Отец Артемон ехал в автобусе, смотрел в окно на ноябрьское небо. Следов на небесах не остается, почему-то подумал он, даже птицы и те улетели. Облака стояли низкие и густые, как броня закрывали беспредельную, веселую синеву. Отец Артемон закрыл глаза и умер, тихо и радостно, как жил.
Волшебное письмо
Мама в детстве советовала: «Не вяжись, Миша, к власти, ты мягкий, тебя всякий по-своему слепит да съест». Миша маму не послушался.
В институте он выступал в КВНе и его заметил сам Сергей Павлович Мелкой, взял в старгородскую мэрию, приблизил к телу. Надел Миша каменные сапоги, уговор был: как стопчет семь пар, дадут железный посох. Сотрет 12 посохов и не провинится – сделают воеводой. Каждый вечер Миша Хохлов сгружал в сейф Мелкого почтальонскую сумку денег. Профессии учился на ходу: где угрозой, где ласковым словом, а оброк приносил лучше всех молодых. Перевели его на этаж повыше. Миша полюбил двубортные пиджаки с гербовыми пуговицами и галстуки с искрой, но всегда на полтона тусклее, чем у хозяина. Сапоги стесал за два года, надел ботинки «Саламандра», и так завертелся: посох по асфальту кренделя выписывал, только искры летели. Тут уже и кабинетом обзавелся: дверь двойная филенчатая с латунными ручками в завитках, как на иконостасе. На седьмом посохе пересел в инкассаторскую машину с двумя носильщиками, а с посохом мухлевать начал – точильщик на базаре ему каждый день на наждаке по полсантиметра стачивал. Из оброка и себе на харч перепадало, но не наглел, хозяина это устраивало.
Раз выдал утром Мелкой среди прочих
Граф Блоденквист передал – выиграл миллион, Хрущев забыл – его наутро сняли». Посеял его Миша второпях, а через три дня – скандал, самому губернатору надо было письмо вручить, губернатор хотел его в подкладку пиджака зашить перед походом к президенту. Из амстердамского музея везли копию на самолете, едва успели. Не посмотрел Мелкой, что осталось ему один посох дотереть, отправил гиблым Бухаловским колхозом руководить. А деньги, что скопил, пришлось Мише отдать, губернаторские тюрьмой грозили, еле откупился.
Наказали его, как понял, потому, что главный принцип демократического централизма нарушил: вышестоящего начальника чуть под чары не подвел и своего шефа подставил. «Письмо-счастье» шуток не терпит, в 1264 году родилось и до сих пор по свету работает!
В колхозе по-простому зажил, запустил в лес бандитов, те быстро его выпилили, старую технику сдал на металлолом, но деньги, к которым начал привыкать в Старгороде, здесь не поднять было. Начал попивать.
Ума хватило, через три года, проев колхоз, ушел на пост главы местной администрации выборами командовать – тихий омут, но безденежный. Начались худые годы, забыла про Мишу Хохлова власть, вот он и ломал голову, как о себе напомнить. Вычитал в газете высказывание митрополита Кирилла, тот заявил, что «очень хотел бы, чтобы нравственное состояние нашего общества восстановилось, дабы однажды, может быть, действительно явилась у нас православная монархия». Вооружился цитатой и наговорил заезжим корреспондентам, что пора нашего президента помазать на царство. Тут его с должности и сняли.
– Как так, я ж митрополитовы слова повторил?
– Митрополиту можно, тебе – нет. Рано еще, ведь как умно сказано: «Однажды, может быть, действительно», а ты тупо, как баран на ворота, попер, оскотинел в своих лесах.
Запил Миша, все нажитое спустил. Утром стал в портмоне на опохмел шарить и нашел затертое «Письмо-счастье». Сколько лет у сердца невзгоду носил! Вспомнил тогда мамины слова. И правда, что он все к власти вязался, ведь чуть живьем не съели. Поехал к двоюродному брату в Удомлю, взял на развод 50 крольчих, настроил сеток. Затраты на одного кроля: 14 кг комбикорма,7 кг сена, электричества на 3 рубля, итого за 4 месяца – 80 рублей. А доходов: парное мясо 2,7 кг – 400 рублей, печень 170 гр. – 50 руб., жир – 100 гр. – 50 руб., шкурка – 25 руб., итого: 525 рублей. Чистой прибыли с одной особи – 445 рублей, а средняя крольчиха за год их приносит 40 штук.
Одно в тайне держал, да стало как-то известно, перед тем как кролями заняться, переписал волшебное письмо пятью пять раз и разослал всем знакомым, а первый номер самому губернатору отправил с уведомлением о вручении. Вот и думайте. Живет теперь Хохлов припеваючи, купил «Газель», нанял двух бомжей, катается, тушки развозит по ресторанам. Нет, не материн совет его спас, бухоловские все так просто в этом уверены, а только письмо колдовское, гад, от своих утаил. Вот мужики и ждут, вдруг каким ветром его в Бухолово опять занесет, ждут, надеются, говорят у него цикл, раз в пять лет оно объявляется, скорее бы уж, мочи нету ждать.
Суп из камней
Поля наши выпахивали столетьями, но из земли каждый год появляются все новые камни. Жившие в этих местах язычники комси верили, что под землей живет огнедышащий дракон, а камни – его затвердевшие слезы, которые он проливает за людей, оплакивая их тяжелую долю. Советская власть объяснила: край наш – начало возвышенности, а потому богат ценнейшим строительным материалом, всюду понастроили карьеров и в Старгород на железную дорогу потянулись караваны грузовиков со щебнем. К Кожинскому карьеру начали тянуть узкоколейку, военная часть навела мосты и соорудила насыпь, но тут случилась перестройка, часть расформировали. Узкоколейка заросла малиной и грибами, в карьерных лужах развелись караси.