Инструктор. Первый класс
Шрифт:
– С тобой невозможно разговаривать, – констатировал Мещеряков. – И ждать от тебя нечего, кроме пустого зубоскальства.
– А я не хочу быть серьезным, обсуждая такие темы, – сообщил Илларион. – Уровень информированности у меня нынче, как у рядового российского пенсионера, то есть, считай, нулевой, да и вникать в подробности этой подковерной возни не хочется. «Где ты ничего не можешь, там ты ничего не должен желать», – так, кажется, говорили древние, и я целиком разделяю их мнение.
Он встал с табурета, заглянул в заварочный чайник, удовлетворенно кивнул и принялся разливать чай по чашкам. Невольно залюбовавшись уверенными движениями его сильных, умелых рук, Андрей Мещеряков уже не впервые пожалел о том, что там, где
– Жалко, – не сдержавшись, высказал он вслух свои мысли, – что там не было тебя. Тогда бы эти черти от нас точно не ушли. Я, конечно, имею в виду стрелков, а не президентов, – уточнил он на всякий случай.
Забродов пожал плечами, усаживаясь на свое место.
– Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что это комплимент, – сказал он. – Меня там не было, но там почти наверняка были мои ученики. Или ученики моих учеников. И если они не смогли сделать то, что смог бы я, пенсионер, значит, я был скверным инструктором и грош мне цена. В утешение тебе, а заодно и себе могу сказать только одно: не забывай, на той стороне моих учеников тоже хватает.
Мещеряков вздохнул.
– Да уж, наплодили мы в свое время…
– Головорезов, – подсказал Илларион. – Ничего не поделаешь, такова специфика нашей работы. Американцы до сих пор не знают, как отбиться от террористов, которых сами обучили, у нас та же история наблюдается… Пей чай, Андрюха, и не отчаивайся. Коньячку тебе туда плеснуть?
Мещеряков на минуту задумался.
– Ни перед чем ты не остановишься, – печально произнес он, – стремясь к заветной цели: сделать меня алкоголиком. Ладно, черт с тобой, лей… Хотя должен тебе заметить, что в свете последних событий я стал относиться к выпивке с определенной долей опаски.
– Ага, – сказал Илларион, снимая с полки бутылку коньяка и щедрой рукой доливая доверху генеральскую чашку, – посмотрел-таки сюжетец!
– Посмотрел, – согласился генерал, с благодарным кивком придвигая к себе чашку. – Сам по себе этот репортаж ни о чем не говорит…
– Ну, еще бы! – перебил его Илларион. – Представляю, сколько владелец ресторана отвалил съемочной группе за то, чтобы они не упоминали в эфире название его заведения!
– Думаю, немало, – снова кивнул Мещеряков. – Но ты прав, ситуация сложилась странная: два места, отстоящих друг от друга на полторы сотни верст, и в обоих фигурирует по бутылке вина и по паре человек, которые умерли мгновенно и безболезненно, едва успев отпить из бокала. Конечно, на свете случаются еще и не такие совпадения, но привычка списывать все на совпадение – путь к большим неприятностям.
– Вот-вот, – поддакнул Забродов. – Я где-то прочел такую фразу: дескать, совпадение похоже на резину и, если его слишком сильно натянуть, оно лопается…
– Словом, я кое-что предпринял по поводу этого сюжета, – продолжал генерал. – Узнал название ресторана и поинтересовался ходом расследования. Доблестная столичная милиция, представь, норовит пришить двойное убийство официанту, который обслуживал этих девиц. Они ему, видишь ли, нагрубили, вот он и…
– Погоди, погоди. Что милиция ищет козла отпущения, это и ежу понятно. Что с вином?
– Вино действительно то же самое – бургундское марки «Шамбертен». Более того, на месте происшествия по чистой случайности оказался врач, и не просто врач, а доктор медицинских наук, специализирующийся на ядолечении и даже написавший на эту тему докторскую диссертацию. Обе смерти засвидетельствовал именно он, и он же первым смекнул, что это как-то связано с вином. После чего, не побоявшись оставить на бутылке свои отпечатки, заткнул ее пробкой и отставил в сторонку до приезда милиции. Из-за этих отпечатков, кстати, его тоже пытались взять в оборот, но тут у них ничего не вышло: доктор был в ресторане не один и все время оставался на виду у своих спутников. Зато он настоял на немедленной экспертизе вина,
Илларион покивал с задумчивым видом, не став упоминать о своих догадках, которые только что блестяще подтвердило сообщение, сделанное генералом.
– Значит, истина все-таки в вине, – сказал он. – И мне кажется, что версию о маньяке, который слоняется повсюду со склянкой яда в кармане и подсыпает его всякому, кто ему почему-либо не понравился, можно с чистой совестью отбросить.
– Это почему же? – усомнился Мещеряков.
– Отравить вино в ресторане, согласись, постороннему человеку было бы непросто, а в случае с Замятиным так и вовсе не возможно. И потом, почему именно вино строго определенного и не слишком широко распространенного у нас сорта? Бутылка этого вина стоит очень приличных денег, а это, помимо всего прочего, предполагает вполне определенное к нему отношение. Я имею в виду, что его должны беречь как зеницу ока и глаз с него не спускать. Поэтому, повторяю, подобраться к этому вину посторонний человек не мог. Разве что наш гипотетический маньяк работает в ресторане, где отравились эти девушки, а его жена – горничной в «Рябинке».
– Опять совпадение? – с огромным сомнением спросил Мещеряков.
– И опять неправдоподобное.
– Возможно, кому-то надо было тихо убрать Замятина, – предположил генерал. – А второе убийство совершили просто для отвода глаз – что называется, на кого бог пошлет, – чтобы все искали какого-то маньяка. Или, скажем, нарушение технологического процесса, в результате которого в вине сам собой образовался смертельный яд.
– Не думаю, что здесь имела место охота на конкретного человека, будь то Замятин или кто-то еще, – возразил Илларион и вкратце изложил выводы, к которым пришел в результате своих поисков.
Пока он говорил, Мещеряков успел допить свой чай. Стараниями Забродова, который время от времени подливал ему в чашку из стоявшей на столе бутылки, к концу чаепития данная жидкость содержала в себе уже очень мало чая. На кухне у Иллариона было тепло и уютно, и утомленный не столько своими кавказскими приключениями, сколько последовавшей за ними столичной суетой, от которой, как оказалось, успел немного отвыкнуть, генерал слегка захмелел.
За окном в ранних сумерках падал мокрый снег – мелкий, но частый. Он уже затянул ровным белым покрывалом газоны; на побелевших тротуарах темнели неровные цепочки следов, проносящиеся по улице машины с шорохом и плеском разбрызгивали снеговую кашу. Чувствовалось, что этой ночью у коммунальников будет много работы и что к утру город все равно окажется заметенным, как таежный полустанок.
– Еще чайку? – предложил Илларион.
– Чаем душу не обманешь, – подумав, изрек генерал. – Вот чуток коньячку для расширения сосудов не помешало бы.
– И этот человек утверждает, что его спаивают! – мелодраматическим тоном вскричал Забродов.
– Представьте себе. И небезуспешно. Сначала спаивают, а потом попрекают. И коньяку не дают.
– Коньяку, ваше превосходительство, больше нет. Могу предложить напиток более изысканный, хотя и менее крепкий.
Не вставая с табурета, он дотянулся до кухонного шкафчика и жестом фокусника распахнул дверцы. Мещеряков увидел, как в полумраке поблескивает темным стеклом целая батарея узкогорлых бутылок с блеклыми, словно бы выцветшими и пожелтевшими от старости этикетками.