Инструмент богов
Шрифт:
Николай снял пальто и пиджак, кинул в шахту, затем сдвинул буфет к отдушине, таким образом закрыл осыпавшуюся на пол штукатурку, да и квадратный проем снизу стал незаметен. Николай залез на самый верх буфета, просунул ноги – пролезли. Затем развернул тело по диагонали и стал протискивать в шахту, главное – чтоб пролезли бедра и плечи. С невероятными усилиями получалось. Остались плечи...
На лестнице раздался шум, значит, милиция приехала. Николай схватил решетку, лежавшую на буфете, слегка согнул ее, чтобы поставить на место. Еще несколько нечеловеческих усилий – он влез
– Нет здесь никого, – слышал переговоры.
– Через окна не сбежишь... Не похоже, что здесь побывали грабители, в вещах не рылись, а замки открыты. Посмотрите камин.
– В камине никого. Может, второй выход имеется?
– Нету второго. Видно, ушли или кто-то пошутил.– А вентиляция?
– Да кто ж туда пролезет?
– Ладно, квартиру опечатаем, хозяин вернется, узнаем, что унесли.
В наступившей тишине Николай откинул голову назад и шумно дышал, облизывая пересохшие губы. Почувствовав безопасность, он посмотрел под ноги, внизу покоилась груда щебня и кирпичей, значит, через низ не выйти. Карабкаться по кирпичной кладке вверх не было сил, остался тот же выход. Вылезти оказалось почему-то сложнее, Николай ободрал уже не только плечи, но и спину. Когда спрыгнул с буфета и посмотрел на проем отдушины... ему чуть не стало дурно: как он туда пролез? Поистине: жить захочешь – превзойдешь себя.
Он выпил стакан воды, потом второй, вставил решетку и на цыпочках подкрался к двери. Тихо. Николай толкнул дверь, бумажная лента, которой опечатали ее, порвалась, он выскочил на улицу. Только глотнув свежего, морозного воздуха, Николай почувствовал спад напряжения. Но мысль, что его подло подставили, привела в ярость. Он помчался к Сонетке, где, думал, потешался над ним Кобыла. Шел в порванной рубашке (пиджак и пальто остались на дне вентиляционной шахты), не чувствуя мороза, шел, скрежеща зубами и сжимая кулаки.
11
За ночь страхи Далилы уменьшились, но кто придумал зеркала? Увидела себя в зеркале и вконец расстроилась: скула опухла, нижняя губа разбита, глаз кровавый. Одно дело синяк на заднице – его никто не видит, а лицо – это афиша человека. В общем, вид законченной алкоголички, которую колошматили собутыльники.
– Лучше б он меня убил, – стонала Далила.
День она провела в номере, делая примочки, а в сумерках, чтобы не так видны были увечья, Игорь отвез ее в больницу. Он же купил очки с затемненными стеклами, да разве они скроют этот кошмар? Зять ждал тещу возле входа, Далила его расцеловала, словно он родной и ненаглядный, а Серафим начал с бестактности:
– Кто вас побил?
– Почему обязательно побил? – громко возмутилась теща, входя в больницу. – Как синяк, так только от кулака? В аварию попала.
– Вы после больницы к нам поедете?
– Нет, – замялась она. Впрочем, почему ее должно смущать присутствие Игоря? Она свободная, наличие мужчины в ее жизни естественно и никого не касается. –
– Не скажу. А вы пообещайте, что сегодня же поедете к нам на ужин, моя мать ждет вас.
– С такой ро... с таким лицом?
– Что в этом страшного? – он недоуменно взглянул на нее, остановившись у двери палаты. – Мама не ханжа, кстати, авария со всяким может случиться. Вот палата Милы, она лежит в одноместной.
– Можно я с дочерью наедине побуду?
– Конечно. Я подожду здесь.
Мила встретила мать спокойно, точнее, вяло, впрочем, она не эмоциональна. В отличие от родительницы, дочь удивительно закрытая девочка, в папочку. Далила выуживала из сумки апельсины, бананы, шоколад, курицу (купленную в буфете гостиницы), две банки красной икры для восстановления сил. При этом у нее что-то падало на пол, она поднимала, тут же роняя другое, в общем, суету мать привнесла дикую.
– Да сядь ты, ради бога, – сказала Мила. – Потом разберусь с продуктами. Скажи, с кем ты подралась?
Как интересно заданы вопросы на одну и ту же тему. Зять спросил, кто ее побил, Мила решила, что мать обязательно подралась.
– С твоим отцом, – не моргнув глазом, сказала Далила.
– Так я и поверила. А что у тебя с голосом?
– Простудилась.
– Где папа?
Тоже интересно, почему Мила спрашивает о папуле?
– Мы в разводе три года, – напомнила Далила. – Странно, что ты забыла.
– Странно, что ты еще не помирилась с ним. Прожить всю жизнь и... не понимаю. Отец тебя боготворит до сих пор.
И это говорит взрослая женщина! Если б не тяжкие обстоятельства, свидание закончилось бы ссорой.
– Вы с отцом любите меня воспитывать, а я трудно– воспитуемая, – обратила все в шутку Далила. – Как самочувствие?
– Неважно. Хотя физически сносно.
– Мила... – Черт знает, как утешить, когда перед тобой закрыты двери! – Я знаю, как тебе тяжело... И не знаю, как помочь.
– Да никак.
Ни слез, ни жалоб. А надо выплакаться, выговориться, потому что со слезами часть боли выходит, но дочь другого склада, эта черта у нее не от отца, но и не от матери. Нажимать на нее, как это умеет Далила, мол, ты ничего не исправишь, возьми себя в руки, – сейчас недопустимо, должно пройти время. В сущности, Мила держит себя в руках, а Далила первый раз очутилась в положении, когда все слова кажутся пустыми.
– Я могу побыть здесь, – только и предложила она. – Буду приходить каждый день... до вечера сидеть у тебя.
– Мама, ты ведь работаешь, а я не лежачая больная, мне уход не нужен. Меня обещали скоро выписать.
– Тебе не нужна моральная поддержка?
– Поддержка есть, Серафим почти все время проводит у меня. Поезжай домой и подлечи синяки. Не волнуйся, я в норме, правда.
Не получилось разговора по душам, собственно, другого Далила и не ждала. И подумала, что Мила не хочет находиться на глазах у кого бы то ни было, сейчас ей необходимо наедине с собой пережить горе. Наверное, так бы поступила и Далила, поэтому она вскоре попрощалась с дочерью, пообещав приехать позже.