Интересная жизнь. Рассказы
Шрифт:
«Жорик! — вдруг вспомнил он, поднимая голову и тоскливо оглядывая помещение. — Но почему именно Жорик?»
Закусив костяшки пальцев, он попытался вникнуть в раскрытую перед ним страницу, но смутная неотвязная тревога витала над ним, томила и отвлекала.
«Что-то здесь не то, — думал опять Зайцев. — Не так-то все просто, как кажется… И Жорик этот неспроста… Видимо, есть у них какой-то Жорик, который им сильно досадил, — начал он догадываться. — И этот Жорик — я! Так-так-так-так-так-так…»
Незаконнорожденная эта мысль, радуясь своему появлению на свет, стала проворно
Прошла минута, другая…
«Выброшу-ка я все это из головы», — решил Зайцев, наклоняя голову как можно ниже над столом и потряхивая кудрявыми волосами. Но ничего из головы не вытряхивалось, засело глубоко, томило…
Зайцев беспокойно заерзал на стуле, огляделся, отодвинул книгу и начал действовать. Никому не сказав ни слова, он направился к выходу. При этом он несколько изменил походку, сам еще не зная для чего. Руки он прижал к бокам, голову упрямо наклонил к левому плечу, ступал, не сгибая ног в коленях. Никто, впрочем, и на этот раз не обратил на него никакого внимания, только у выхода из здания вахтер, пивший в это время чай с батоном, взглянул на него мельком, но остался совершенно равнодушен.
На улице стало еще жутче.
Зайцев внезапно обнаружил, что теперь он открыт со всех сторон и всякий может его здесь увидеть. Тогда он, по-прежнему прижимая руки к бокам и не сгибая ног, кинулся к перекрестку, где были люди. Но постовой милиционер указал прямо на него полосатым жезлом, и Зайцев поспешил юркнуть за спину какого-то военного.
«Подполковник! — с удовлетворением отметил про себя Зайцев. — Важная птица…»
И тут взгляд его выхватил вывеску магазина, стоящего через дорогу: «Мясо. Рыба. Птица».
«Птица! — ахнул он, поражаясь совпадению. — Не-ет, неспроста это все!..»
Зайцев повернулся и, уже не таясь больше, побежал в незнакомый двор. Прыгая через ограды и скамейки, он преодолел его в одну минуту, смертельно испугав добрую старушку, кормившую голубей. Выскочил на улицу и, радуясь везению, влетел в закрывающуюся дверь троллейбуса. Дверь, впрочем, успела схватить его за отставший локоть. Пришлось целую остановку ехать не шевелясь.
Остаток дня Зайцев провел без передышки. Ему все уже было ясно, хотя что именно было ясно — додумать и сказать точно он не мог. Тем не менее он продолжал внимательно фиксировать, сопоставлять и систематизировать факты. Фактов было предостаточно, но не хотелось упускать ни единой мелочи. И вот какая открывалась поразительная картина: мир всей своей громадой медленно, неуловимо для беспечного глаза сползал куда-то вбок, незаметно кренился, опасно потрескивал. А в центре этого мира, в самой густоте и сердцевине его, оказался именно он, Зайцев.
Зайцев несколько раз пробовал вмешаться, чтобы выправить положение. Он мысленно упирался изо всех сил, нахмуривал брови, краснел лицом, переставая даже дышать от страшного напряжения, но сил его было слишком недостаточно.
«Вот если бы тот старик помог! — думал он. — Да как к нему
Старичок, сидевший на скамейке, и сам давно следил за подозрительным надувшимся типом, пододвинув поближе к себе тяжелую резную палку из бука. Зайцев все-таки, понимая, что выхода никакого нет, направился к нему и, вежливо приложив руку к сердцу, заговорил:
— Виноват… Но…
Старик злобно осклабился, показал ему палку и молча пошел прочь, то и дело оглядываясь.
— Эх старик, старик, — сокрушенно пробормотал вслед ему Зайцев. — И ты против меня… Ну и пропадай со всеми, старый хрыч.
«Нет, нет, — через минуту раскаивался он в грубых словах. — Нельзя так. Это я сам во всем виноват, мне и спасать…»
Между тем, несмотря на всевозможные ухищрения Зайцева, мир все более кособочился. Ветер стекал плавным потоком к востоку, солнце все стремительней съезжало куда-то вбок, удлинялись тени.
Дворами и закоулками Зайцев двигался в безопасное место — так во время кораблекрушения люди устремляются к тому борту, что высоко поднялся над водой.
К вечеру он наконец очутился напротив своего дома. Долго стоял в аптеке, прячась за фикусом, настороженно следя из окна за беспечными прохожими. Когда же, после некоторого удивленного перешептывания продавщиц, к нему направилась строгая дама в белом халате, он, стараясь выглядеть спокойным, выступил из-за своего фикуса и, независимо посвистывая, пошел к дверям.
Во дворе переругивались хмельные грузчики, споря о чем-то с заведующей. Зайцева не заметили и не тронули.
К его счастью, лифт стоял на первом этаже. Зайцев шмыгнул в него, грохнул железной дверью и, не целясь, ткнул пальцем в кнопку. Лифт, дико ухая, пополз наверх.
«И здесь перекос», — отметил Зайцев.
До позднего вечера протомился он на кухне, листая газету. Ел и все прислушивался к шумам на лестнице, вздрагивая всякий раз, когда лифт останавливался на его этаже и грохотали железные двери. Ожидание с каждым часом становилось все невыносимее…
В половине двенадцатого в прихожей резанул звонок.
Зайцев вскочил из-за стола, запахнул халат и побежал на цыпочках открывать, дожевывая на ходу холодную треску. Постоял в темной прихожей, дожевал, сглотнул и спросил сдавленным, злым голосом:
— Кто там?
— Это я, — проблеял какой-то мужик. — Отвори, хозяин, есть разговор.
— Кто это? — переспросил Зайцев, встревоженно потирая ледяные руки.
— Это я, хозяин. На минутку… Я и заходить-то не буду, отвори, и всего делов-то… Я один здесь.
— Да свои, Жора, свои, — сипло перебил другой, неприятно знакомый голос. — Он один здесь. Отомкни.
— Кто такой? — пугаясь, огрызнулся Зайцев и отступил от двери.
Он с детства боялся цыган.
Долго никто не отзывался.
— Я не Жора! — крикнул Зайцев, не выдержав тишины.
За дверью зашептались, уронили тяжелую железяку…
— Кто там? — закричал Зайцев.
— Не бойся, хозяин, я один тут, — стал домогаться голос с недоброй лаской. — А хто такой — мясо, значить, собираю… Сборщик… Ты открой дверку-то по-хорошему…