ИнтерКыся. Дорога к «звездам»
Шрифт:
Гостиная у Рут и Тимура Истлейк была просто прекрасная! Очень красивая. Мебель стильная. Белая, кожаная. Телик огромаднейший. И книжек — до чертовой матери. Вот ведь что замечательно!
У Тимура в комнате книжек тоже было до хрена. Только не в таком порядке, как у Рут. Надо будет сказать ему...
А еще у него был компьютер, которого я сначала не заметил. Всякие радио, магнитофоны, кассеты разные. И очень много старых игрушек, которые ему уже не по возрасту. И фотография — Рут и Тимур стоят в обнимку, а вокруг дети, дети, дети и какая-то совершенно сказочная обстановка!
Есть в квартире и еще одна небольшая комната — «гостевая». Там обычно раньше останевливались родители Рут, когда прилетали на недельку к дочери и зятю. Об этом мне еще вчера ночью Рут сама рассказала.
Сейчас эта комната закрыта на ключ. Рут собрала там все вещи Фреда, оставшиеся после его смерти, а часть разных симпатичных мелочей, принадлежавших Фреду, Рут раздарила на память о нем его близким друзьям.
Я подошел к этой запертой двери и принюхался. Не было никаких запахов. Я не поверил своему носу и улегся у самой нижней щели. Из-под двери не пахло ничем, словно с уходом из Жизни Фред Истлейк унес даже все свои запахи. Странно...
Но в общем квартира мне очень понравилась!
Большая, удобная, уютная и, что всегда для меня очень важно, — чистая. Без вылизанности, без назойливого педантизма, без показухи — просто очень аккуратная, прибранная квартира. Это как раз то, за что я всегда боролся с Шурой Плоткиным!
Господи, Боже мой, где ты, Шурик?..
И, словно отвечая мне на мой вопрос, в башке у меня вдруг что-то щелкнуло — будто включилось... Появился неясный шум в ушах, раздались странные писки, трески, шорохи, и мне неожиданно показалось, что я услышал слабенький-слабенький голос Шуры:
— Мартышечка, родной мой... Я слышу тебя... Слышу!..
— Шури-и-ик!!! — заверещал я по-шелдрейсовски. — Где ты? Я тут с ума схожу!.. Где ты, Шурик?! Только скажи — где... Я сейчас приеду!.. То есть приду... Прибегу!!! Где ты, Шура?!
— Не знаю... — прошелестел Шура. — Прости меня...
Но тут у меня в мозгу вдруг раздался невероятный грохот, и слабый, далекий голос Шуры потонул в железном лязге и скрежете.
Секунду мне казалось, что от невероятного удара металл разрывается прямо у меня над головой, внутри ее, а потом все вдруг стихло, и через мертвую паузу я понял, что это всего лишь негромкий скрежет ключа, открывающего входную дверь квартиры... А может, я уже действительно того?..
Еще Шура говорил: «Талант — это аномалия, Мартын. То есть явление ненормальное. А ты поразительно талантливый Кот! И я, кажется, тоже... Говорят — талантливый. Так что если нам с тобой не повезет — у нас прямая дорога на „Пряжку“...»
Это у нас в Питере такая больница для чокнутых придурков.
Дверь отворилась, и в квартиру пулей влетела Рут. Она бросила сумку в кресло, стоявшее в прихожей у зеркала, и, не снимая куртки, заметалась по всей квартире, приговаривая:
— Салют, компаньерос! Мар-ТЫН, привет... Отоспался? Я на секунду... За наплечной кобурой, черт бы ее побрал!
Она ринулась в спальню, перерыла шкафы, рванулась к комоду и стала вытаскивать все ящики...
— Ну вот куда,
— Погоди, Рут. Не мечись, — сказал я. — Чем может пахнуть эта штука?
— Потрясающий вопрос!.. Правда, а чем может пахнуть кобура для пистолета?!
— Пистолетом? — неуверенно переспросил я.
— Нет, фиалками! — саркастически бросила Рут, продолжая раскидывать вещи из ящиков.
Но я не обратил внимания на ее нервное остроумие. Я сказал:
— Если штука, которую ты ищешь, пахнет оружием, то иди за мной. Я покажу тебе, где она лежит!
Я потрюхал в прихожую, где стояли два низких обувных шкафчика — один для обуви Рут, второй — для обувки Тимура.
— По-моему, эта штука здесь, — зевнул я и уселся напротив Тимурова шкафчика.
Рут потянула на себя переднюю стенку шкафчика. Стенка откинулась, и между старыми стоптанными кроссовками Тимура и его же роликовыми коньками на пластмассовых жестких ботинках валялась эта самая кобура со всеми своими наплечными ремнями.
— КЫ-ся! Гений!.. Энштейн!!! Карл Маркс, Эркюль Пуаро, Эдгар Гувер и президент Кулидж, все они, вместе взятые, — дерьмо по сравнению с тобой!!!
Рут мгновенно сбросила куртку, напялила на себя эту штуку, снова надела куртку, подхватила меня на руки, подбросила вверх, поймала и поцеловала меня в нос!
Приятно было — до офонарения... Я поспешно лизнул ее в щеку и спросил:
— Рут, а нам с Тимуром нельзя зайти потом за тобой в тир?
Рут слегка отстранила меня от себя и, глядя мне прямо в глаза, очень внятно сказала:
— Заходить туда не имеет смысла. Тим не переваривает пистолетной стрельбы. Это в нем отпечаталось очень четко. Так называемая посттравматическая идиосинкразия. Во всем остальном он совершенно нормальный ребенок. Стопроцентный двенадцатилетний американский мальчишка! Это во-первых. А во-вторых, где я тебе, Кыся, найду противошумные наушники твоего размера? Не хочешь же ты оглохнуть от пальбы? Сделаем иначе: подскакивайте за мной к тиру в четыре и подождите меня в машине. У Тима есть ключи. А потом прошвырнемся, купим чего-нибудь вкусненького... О’кей?
— О’кей, Рут, — сказал я. — Конечно, о’кей.
Рут опустила меня на пол, выскочила на лестницу, заперла меня, и... я услышал, как она снова открывает дверь квартиры.
Но я уже знал, что сейчас она войдет и скажет: «Знаешь, в Бронксе Шура Плоткин тоже не числится...»
Дверь распахнулась, и Рут, не заходя в квартиру, прямо с лестничной площадки сказала мне виновато:
— Совсем забыла... Прости, пожалуйста. На наш запрос Бронкс ответил, что твой Плоткин у них не числится ни под одним именем. Но ты не унывай... Самое главное — получить справку от Бруклина. Чао!