Интермир
Шрифт:
Нет уж, спасибо! Я в эти игры не играю.
Я закрыл глаза и попробовал отыскать портал, но тотчас рванул прочь от мыслей о нем. Что-то караулило мое сознание. Я будто шагнул в паутину или приблизился к высоковольтному проводу. Аж вздыбились волоски на загривке.
– Уже недолго, – пробормотал Жуакин.
– Ладно, давай поболтаем. – Я взглянул на него. – Что такое «Морозная ночь»? Я слышал о ней от… – Я осекся, но потом договорил: – От старого друга.
Жуакин сочувственно усмехнулся:
– От Джея?
Я понял,
Через секунду Жуакин подтвердил мою мысль, хотя один его голос доводил до белого каления:
– Кое-что из твоей памяти перешло ко мне. Правда, маловато – наш контакт был слишком недолог.
– Мне от тебя ничего не досталось, – огрызнулся я. – Уж просвети. Что такое «Морозная ночь»?
– Революция, которая все преобразит. – В голосе Жуакина слышался исступленный восторг, свойственный фанатикам и придуркам.
– Ну? – подстегнул я, поскольку он замолчал. Я незаметно подергал правую руку. Кожу саднило, но вроде бы появился маленький люфт. Как будто. Хотелось верить.
– Морозная ночь. Гибель богов. Армагеддон, если желаешь драматизма. Цунами. Осознанный взрыв, преобразующий время и пространство.
Стало так мерзко, что я даже забыл о стертом в кровь запястье.
– То есть уничтожение вселенной. Больше штампов не припас? Почему злодеи никогда не придумывают хоть что-то разумное?
– Кто говорит об уничтожении вселенной? – самодовольно ухмыльнулся Жуакин. – Я сказал, преображение времени и пространства. Мы создадим вселенную, Альтиверсум и вообще что угодно. Мы не разрушаем. Мы воссоздаем.
Час от часу не легче.
– Ладно. – Я собирался с мыслями. – А зачем воссоздавать? Разве плоха нынешняя вселенная?
– А то нет? За пару дней в Интермире я насмотрелся кошмаров! Чем больше узнавал, тем крепче убеждался в необходимости нашей миссии. Скачанные воспоминания лишь укрепляли меня – столько горя, злобы, трагедий. Сплошной хаос…
– Включи здравый смысл: не изведав зла, не оценишь добра!
– Поэтические бредни, – отрезал Жуакин. – Думаешь, все с тобой согласятся? Знаешь, сколько нас, униженных и оскорбленных?
Я не знал и не хотел знать. Все мои версии произошли от версий моих родителей. Невозможно поверить, что даже в альтернативном мире любящая мать и отец-весельчак навредят своим детям.
Словно прочитав мои мысли (что вполне возможно, поскольку он – тоже моя версия и наши мозги устроены одинаково), Жуакин выдал:
– Мои родители мечтали о лучшей жизни для нас – такой, где мы установим мир и порядок.
Минуточку!
– Какие родители?
– Мне дали жизнь бинарии и маги.
– Хороша семейка! – пробурчал я.
– Ради меня мои родители преображают Альтиверсум! – Жуакин, похоже, разозлился. – Твои на такое способны?
– Нет. Потому что они в своем уме.
– Джо!
Меня будто током стукнуло – Акасия! Я судорожно огляделся. Справа пальнул лазер, в ответ мимо сетки вжикнул ртутный заряд бинариев. Акасия вела бой, используя оружие и штуковины, закрепленные на ее ремне.
– Шагай, Джо! – крикнула она. – Скорее! Шагай!
– Они готовы, – спокойно проговорил Жуакин.
Но я не смог бы Шагнуть, даже если бы согласился бросить Акасию. Чудная машина ожила, и я будто оказался в нутре самолетной турбины. В голове все смешалось – все мои знания и умения пустились в бешеный пляс. На миг я даже забыл, кто я и где я. Потом расслышал голос Акасии, вновь окликнувшей меня, и пение, доносившееся от машины. Слов я не понимал, хотя пели явно на английском. Но в тот момент я бы и алфавит не распознал.
Глаза Жуакина сияли восторгом, словно он катался на «Русских горках». Таким возбужденным я его еще не видел. Его ореол из синих огоньков исчез.
Но не бесследно. Синим светом озарились провода, тянувшиеся от нас к машине. И тут сквозь рев турбины и песнопение пробились иные голоса.
Кричали души Путников.
Шар, венчавший диковинный трансформатор, налился светом. Мутным, холодным, предгрозовым. Шар этот был внутри еще одного шара, бравшего энергию от тринадцати певунов в балахонах. Вот эта двойная сфера и накапливала… Что? Морозная ночь скоро…
Вдруг все закончилось. Сфера всосала последний голубой огонек, балахоны затянули иную песнь. Перед глазами все плыло, будто меня изрядно выкачали, но теперь я разобрал слова.
– Порождение науки и магии, совместный плод колдовства и технологии…
Да уж, паршивый запев.
Жуакин сник: бледный, весь в испарине, голова свесилась на грудь. Мне тоже было скверно, но все же не настолько. С неимоверным усилием он поднял голову.
– Профессор… – В голосе Жуакина слышался страх. Знаете, я даже его пожалел. Но потом в глазах его промелькнуло нечто такое, отчего мне стало не по себе.
Предводителя бинариев нигде не было видно. В зале стояли только певуны в балахонах, охранники и бойцы, которым все же удалось скрутить Акасию. Она уже не сопротивлялась и только смотрела на сферу. Во взгляде ее плескался тот же ужас, что и в глазах Жуакина.
Тринадцать фигур разом вскинули и уронили руки, и обслуга машины принялась щелкать тумблерами и нажимать кнопки. Провода вновь осветились, а Жуакин задергался и завопил.
– Профессор! – Голос его еле пробился сквозь гул машины и жуткий речитатив. – Что происходит?