Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2
Шрифт:
Да, «метеорит» меняется, смягчаясь, растягиваясь и увеличиваясь! Он превращается... в ту губчатую пузырчатую массу, из которой родился! Масса становится больше и больше, распространяется дальше и дальше. Люди, что касаются её, застывают на месте, будто парализованные. Масса открывает двери или ломает их, или проходит сквозь них.
Все спасаются бегством, кричат, сталкиваются, мешают каждый другому. Раздувшаяся масса, перекрывая проходы, распространяется повсюду, ползёт, скользит, течёт, настигая жертвы. Опять крики и вопли, масса поглощает и изменяет. Коридоры целиком «обиты» ей,
И вот уже изменения постоянно, ни на секунду не прекращаясь, происходят со станцией и её «населением». Один человек, коснувшийся пузырчатой массы, превращается в часть стены – в кусок титана, что сливается со стеной и, таким образом, исчезает из виду. Сломанная дверь, напротив, не замирает, но двигается, превратившись в эту кошмарную губку.
На станции творится ужас, где смерть перемешивается с рождением, холод – с теплом, живое – с неживым. И всюду – отдающие желтизной оранжевые пузыри, пузыри, пузыри!
«Эта масса, она – живой материал!» – проникает в сознание Станицкого помимо воли последнего. Вернее, она обладает всеми свойствами живого, кроме одного, самого главного, – жизни. Масса – материя без каких-либо чувств, всё равно что земной камень, однако она умеет двигаться, размножаться… и превращать в себя других! Она – мёртвое движение, жизнь без жизни, живая смерть. Мёртвородящее.
Под её воздействием горячая и хладная плоть разумных и неразумных существ станции становится металлом, пластиком и деревом, светом и тьмой, космосом и воздухом. А те – обращаются людьми и животными, трубами и проводами, лазерными пушками и сложнейшими механическими системами. Это – воплощённое сумасшествие, но ещё на порядок выше. Безумие-в-себе. В квадрате!..
...Станицкий задрожал, задёргался. Масса позволила ему упасть на колени и завалиться набок.
Корабль изнутри и снаружи претерпевал наиболее неизъяснимые и неописуемые из когда-либо творившихся с ним и его обитателями метаморфоз.
«Зачем... я... тебе? – чувствуя, что масса объединяется с ним, но не до конца, что она видит и слышит, и ощущает его насквозь, что ей доступны его мысли, выдавил из спутанных мыслей погружённый в полузабытье Станицкий. – У тебя... уже есть... «Вавилон». Зачем... тебе... я?»
Ответ пришёл не сразу: массе некуда торопиться. А когда она всё-таки ответила, это расставило по местам последние кусочки паззла, внеразумной, внесистемной, внеживой и внемёртвой головоломки.
«Мне нужен хороший капитан и достоверный посланец».
«Достоверный!» Это слово привело Станицкого в поистине беспредельный ужас. Достоверный! Тот, кому верят!..
Впрочем, масса-хозяин тут же погасила недозволенные, лишние чувства и посылы индивидуальности. Спустя миг Станицкий, безразличный к чему бы то ни было, превратившийся в часть инопланетной праматери, в иномирного праотца, а может, наоборот, вернув себе истинные облик и сущность, продолжил движение к цели.
Планета, где родилась масса-повелительница, не была её родной. И немедленно требовался новый галактический шар-носитель, поскольку тот выжат до капли.
У станции появились впечатляющего размера сопла, попросту взялись из ниоткуда –
Космос знал тайну.
Тогда как там, на мониторах следящих, – по-прежнему гудящий, галдящий, обычный и знакомый «Вавилон – 15». Где всё на местах, где всё как надо и как было.
Космос ждал своего часа. Он знал.
А Земле ещё только предстояло узнать.
МИСТИКА
Дмитрий Палеолог
Темная проводница
Поезд выскочил из стылой ночной мглы совершенно внезапно. Протяжно проскрипев тормозами, погасил скорость и замер у перрона.
Я с удивлением посмотрел на часы – по расписанию оставалось еще тринадцать минут, и никаких объявлений о досрочном прибытии не было. Пожав плечами и внутренне радуясь такому странному обстоятельству – находиться лишнее время на промозглом осеннем ветру не было никакого желания – я шагнул к открывшимся дверям вагона.
Проводница, совсем молодая девушка, бросила холодный пристальный взгляд, словно искала во мне что-то знакомое.
Я с удивлением отметил про себя – на ней была черная униформа.
Это невольно резануло глаза. Проводники поездов дальнего следования, насколько я знал, носили темно-синюю униформу, со стилизованной эмблемой на нагрудном кармане или аналогичным значком.
А здесь…
Я нервно сглотнул и совершенно неожиданно почувствовал себя очень неуютно. Черный наряд, ладно сидевший на стройной фигуре девушки, показался мне сшитым из атласной материи – той самой, из которой делают костюмы для умерших.
Невольно всплывшая аналогия оказалось столь необычной и пугающей, что я замер перед тамбуром – желание шагнуть внутрь пропало совершенно.
Проводница испытующе посмотрела мне в лицо колючим пронзительным взглядом, словно с интересом ждала, сделаю ли я шаг.
Внутренне подобравшись, я протянул билет, но она даже не взглянула на него:
– Позже! – девушка махнула рукой.
В вагоне было тепло, и царил сумрак, разгоняемый лишь слабым светом ламп дежурного освещения. Щурясь в полутьме, я отыскал свое место – нижняя боковая полка.
Путь предстоял недолгий – всего шесть с половиной часов. Сняв куртку, положил ее ближе к стене, спортивную сумку бросил в изголовье. С удовольствием вытянувшись на тесном лежаке, закрыл глаза – ночные поездки поневоле выматывают.
Поезд тронулся незаметно. Перестук колес убаюкивал, погружал в странное состояние полуяви-полусна. Наступила тишина, поезд мчался через стылую осеннюю мглу, размеренное мелькание дорожных фонарей озаряло вагон короткими, желтыми вспышками.
…В какой момент все изменилось, я не заметил. Вдруг стало холодно – до ледяного озноба, словно температура упала намного ниже нуля.