Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9
Шрифт:
Весь следующий день Данилов был грустный и рассеянный. Чудецкий с Переслегиным удивлялись ему. "Что с вами, Владимир Алексеевич? — говорил Чудецкий. — Все шло удачно, а нынче… У нас ведь через день премьера…" А у Данилова и на самом деле альт и смычок чуть ли не валились из рук. "Я устал", — сказал Данилов.
В театре он отыграл спектакль, приехал в Останкино и в темени, возле своего дома, увидел Наташу.
— Здравствуй, Володя, — сказала Наташа, — извини, что караулю тебя, но мне необходимо с тобой поговорить. Даже если я и разговор со мной тебе в тягость, все же я прошу выслушать меня…
— Здесь холодно, — сказал Данилов, —
Они поднялись к Данилову.
— Володя, — сказала Наташа, — ты можешь посчитать, что я навязываюсь тебе в друзья или любовницы, ты можешь презирать меня, это ничего не изменит. Я не могла не увидеть тебя и не выяснить все до конца. Я не стыжусь того, что пришла.
Данилов промолчал.
— Нужна я тебе или не нужна, — сказала Наташа, — но я без тебя не могу. Если ты не любишь меня, скажи об этом, я уйду от тебя. И навсегда.
— Мне без тебя было плохо, — сказал Данилов.
Данилов почувствовал, что хотя вчера и сегодня он печалился о Наташе, мечтал о встрече с ней, обида на нее все же не прошла совсем, напротив, теперь она ожила, и его слова значили не только то, что ему без Наташи было плохо, но что ему вообще было плохо, а она, Наташа, этого не ощутила. "Зачем это я? — подумал Данилов. — Ведь все это мелкое и лишнее!"
— Я нужна тебе? — спросила Наташа.
— Да, — сказал Данилов.
— У меня нет никого другого. Ухажеры были всегда, я позволила одному из них в тот вечер проводить меня, я чувствовала, что ты придешь в наш переулок, вот я и позволила с досады и по женской глупости… Ты прости…
— Мы и не договаривались держать друг друга на цепи. И ты извини меня за обидные слова и невнимание к тебе… Но у меня вся жизнь сейчас на лету.
— Я бы хотела, чтобы все твои беды, все твои хлопоты стали моими, чтобы тебе стало легче оттого, что я рядом, но я боюсь подойти к тебе, может быть, все и не так, но я чувствую, что ты скрываешь от меня нечто важное, оттого я мучаюсь, и мы с тобой не откровенны до конца, а что хорошего может выйти у нас без этого откровения?
Данилов молчал, был растерян.
— Прости, — сказала Наташа, — возможно, я слишком много хочу и обидела тебя. Да и какое право я имею на твое откровение?
Данилов поначалу был намерен произнести легкие слова, возможно и отшутиться, с тем чтобы все у них с Наташей осталось так, как оно было прежде. Но, взглянув на Наташу, он понял, что это невозможно.
— Да, — сказал Данилов. — У меня есть тайна. Открыть ее тебе — и никому — я не могу. И никогда, как бы ни сложились наши отношения с тобой, я не смогу открыть ее.
В глазах Наташи были испуг, нежелание верить ему. "Нет, нет, нет! Все ты придумал! Этого не должно и не может быть!" — казалось, хотела выкрикнуть она. Предчувствия или догадки, тяготившие ее в последние дни, теперь, видно, обернулись дурным сном, от которого хотелось бы избавиться, но не было сил избавиться.
— Так все и есть, — сказал Данилов. — Но тайна эта касается только меня, она связана с моим происхождением и нынешним моим положением. В ней нет ничего подлого, бесчестного… И на тебя не упал ни один отсвет от нее. — На всякий случай Данилов добавил:
— Тайна эта не связана с каким-либо вредом отечеству.
Данилову показалось, что его последние слова отчасти успокоили Наташу. Да и легко ли было ей узнать, что он какой-нибудь агент или шпион!
— Я открыл тебе значительно более того, что я мог открыть, —
Наташа сделала некое протестующее движение.
"А не посчитает ли она меня теперь сумасшедшим? пришло на ум Данилову. — Пусть бы и посчитала, — решил Данилов, — лишь бы легче отошла от меня…"
Впрочем, тут же сама возможность того, что Наташа заподозрит его в помешательстве, показалась Данилову неприемлемой.
— При этом, — сказал Данилов, — я прошу не считать меня больным душою. Я здрав рассудком. Хотя, конечно, эти мои слова еще ничего и не доказывают…
— Я знаю, что ты не болен, — тихо сказала Наташа, и Данилов понял, что она говорит правду.
— Я оттого тебе сказал про последний разговор, что теперь после моих слов наши отношения с тобой стали бы настолько серьезными, что продолжать их не было бы возможности. Прежде нам было легко, ничто нас всерьез не связывало, но и ничто не тяготило, кроме мелких недоразумений и бед. А теперь и беды бы стали слишком большими. Со мной возможны странные явления, в любую минуту, да вот хоть бы и сейчас, я могу исчезнуть. И навсегда. Но и не это главное. Главное, что человек, который свяжет свою судьбу с моей, сразу же подвергнется опасностям, какие я ни отвести, ни предотвратить не смогу. И тебе стало бы хуже, и я дрожал бы за каждый твой шаг. Никаких выгод мое положение не дает, напротив, тебя ждали бы напасти, болезни, а возможно, и гибель. Я мечтал, чтобы у меня были сын или дочь, но я не могу иметь ни сына, ни дочери. Моя тайна дала бы их жизни свой поворот.
— Бедный Данилов, — сказала Наташа.
— Нет, я не бедный. Я знаю, что мне дано и чего мне ждать. Но увлечь за со бой чужую жизнь и опалить ее я не могу. И не хочу.
— И что?
— То, что теперь нам следует расстаться.
— Сейчас я нужна тебе?
Данилов промолчал.
— Я буду тебе в тягость, буду обузой?
— Не знаю… — сказал Данилов.
Он и вправду не знал.
— Ты можешь разлюбить меня, я пойму это и уйду Но сейчас хоть на неделю, хоть на день я тебе нужна? Скажи, что есть на самом деле, оставь в стороне все иные соображения и заботы о моей судьбе, я прошу тебя.
— Нужна, — сказал Данилов.
— Я буду с тобой хоть эту неделю, хоть этот день.
— Наташа, я не могу-
— Ты меня ничем не испугал. Я принимаю все твое. Напасти, болезни, погибель
— что они мне, если я с тобой и тебе нужна? Если что-то будет мне угрожать, значит, что-то угрожает и тебе. Если ты исчезнешь, уйдешь из моей жизни по своей воле, пусть. Но если ты исчезнешь по чужой воле, ты можешь понять, что будет со мной. Ты уж не исчезай. Я прошу тебя. Если на тебе вина, если ты закабален тяжким обязательством, я возьму на себя твою вину и твои обязательства. Если нужно заплатить жизнью, я заплачу. Я понимаю, ты откажешь мне в этой моей просьбе, но ты не спеши, ты отнесись к ней всерьез. Дай мне хоть часть своей ноши, не объявляя, что это за ноша. Я знаю, что для тебя музыка, я не могу быть с тобой здесь на равных, но я постараюсь, чтобы мой интерес к твоей музыке не стал для тебя обременительным, скучным и пустым. Я сделаю все, чтобы не мешать твоей музыке. Не думай, я не стану лишь тенью и прислугой, ты бы сам заскучал со мной, я ни в чем не отрекусь от себя, но ведь тебе нужна любовь, опора, вот я и буду тебе любовью и опорой.