Интернет-журнал "Домашняя лаборатория", 2007 №9

Журнал «Домашняя лаборатория»

— Что же, работа вам скучна?

— Нет. Не совсем. Но нас там — сотни, тысяча. И я — пятидесятый, сотый, тысячный. Я разработчик частностей чужих озарений. Это естественно. Таков уровень развития науки. И человечество разрослось. У Леонардо был выход всему. Во мне же и в других многое не имеет выхода. Оттого-то мои коллеги имеют хобби — в нашем отделе, например, все мастерят дома цветные телевизоры. А я шучу и сажусь на кобыл.

— Ну и весело?

— Ничего… Но и не в веселье дело… И потом, еще одно. Чем больше открытий

в науке, хотя бы и той ее сфере, к какой близок я, тем больше тайн. И приходит мысль: "А не разыгрывает ли кто нас? Не шутит ли над нами? Не чья-либо шутка — моя жизнь?" Вот и самому хочется шутить, чтобы себя успокоить, уравновесить что-то в себе.

— Тут вы не правы, — сказал Данилов. — Вы просто начитались зарубежной фантастики.

— Может быть, — сказал Ростовцев задумчиво. — Но как поступить с Клавдией, ума не приложу.

Он взглянул на Данилова, словно выпрашивая совет.

— Это ваше дело, — сказал Данилов. Ему было жалко Клавдию. Но и Ростовцев не вызывал, у него сейчас грозных чувств. — А в очередь я все же допрошу меня пристроить. Шутки, шутками, а книги мне нужны.

— Хорошо, — кивнул Ростовцев, он, наверное, думал о своих отношениях с

Клавдией, оттого, вздыхал и рассеянно окунал ложечку в растаявшее мороженое.

— Спасибо, — сказал Данилов. И как бы удивился:

— Но что же получается? Вот вы говорили — мираж. Но это не так. Очередь есть. Я буду иметь книги, надеюсь. А других-то ждут приобретения посолиднее. И все эти неприятные вам люди, в конце концов, получат от очереди действительно выгоду. Не сомневаюсь. Новые связи, новые влияния, новую информацию, новые места и вещи. И это благодаря вам! В какой-то степени… А вы умываете руки и уходите к кобылам.

Соображения Данилова были искренние. Однако он и лукавил. Он понимал: музыка скоро так заберет его, что всякие хлопобуды станут ему в тягость. Да и зачем его усилия, если есть Ростовцев, выдумщик и озорник. Он, конечно, если бы не остыл к движению хлопобудов, еще не одну кашу заварил бы в их очереди. В конторе Малибана не переставая скрипели бы самописцы, а он, Данилов, играл бы себе на альте.

— К чему вы клоните? — поднял голову Ростовцев.

— К тому… что… — смутился Данилов. Но тут же и продолжил:

— А к тому, что вы, на самом деле, безответственный. Сами дали этим делягам инструмент для новых приобретений и захватов. И сбежали. Так-то вы выразили свое отношение к ним? Нет, это не годится. Если они вам не по душе, вы и дальше обязаны морочить им головы. А то как же? Иначе благодаря вам они станут процветать. Разве это хорошо?. Я и буду вам помогать, мне эта порода тоже неприятна…

— Надо подумать, — неуверенно сказал Ростовцев.

— Что тут думать! Думать надо было перед тем, как вы затеяли хлопобудию!

— Пожалуй, вы меня убедили…

"Ну и хорошо, — думал Данилов. — Все равно он никуда не денется от хлопобудов. Вот прокатится

на манер французского кавалериста и опять сочинит что-нибудь для Облакова. И Клавдия не выпустит его из своих рук". Последнее соображение в особенности обнадеживало Данилова. В театре он должен был бить через полчаса. Они еще поболтали с Ростовцевым. Данилов осторожно поинтересовался, как Ростовцев выбирает время и для Одессы, и для лошадей. Оказалось, что в Одессе Ростовцев был в командировке, раз в неделю он имеет творческий день, и есть один начальник, он Ростовцева порой отпускает со службы. Кстати, этот начальник стоит в очереди к хлопобудам.

— Вот видите! — сказал на всякий случай Данилов, имея в виду начальника и очередь. — А чего вы за мной шлялись? — спросил Данилов.

— Я думал, что вы тоже из той породы. Долго приглядывался. Хотел и для вас придумать особенное. Но потом вы мне стали приятны…

Они выпили бутылку "Твиши", заказали еще одну. Данилов немного захмелел, сидел благодушный, испытывал к Ростовцеву расположение, чуть было не перешел на "ты". Заметил, что и на Ростовцева подействовало вино, обеспокоился.

— Вам не повредит? — спросил он. — Вы же за рулем.

— Нет, не повредит, — ответил Ростовцев.

Тут заржала лошадь, и Ростовцев сказал, что пора. Данилов с ним согласился.

— Вы ведь простудитесь! — волновался Данилов. Ростовцев его успокоил, уверив, что он закаленный, одно время был моржом. Данилов проводил его к лошади, жал ему руку, потом с удовольствием смотрел на то, как Ростовцев ехал улицей Горького в сторону Белорусского вокзала.

Вечером, в одиннадцать, Данилову позвонила Клавдия.

— Ну что? — спросила она.

— Ничего, — сказал Данилов. — Встретились. Он приятный собеседник. Спасибо тебе.

— Зачем он ходит на ипподром?

— Любит лошадей. Он не играет.

— Я сама знаю, что не играет. Я была на ипподроме.

— Стало быть, ты знаешь обо всем лучше меня.

— Ты ничего не разузнал?

— Ничего.

— Какой же ты бестолковый! Но хоть что-то ты должен был почувствовать!

— Он тебе дорог?

— Ах, Данилов, оставим это…

— Оставим, — с готовностью согласился Данилов.

— Всегда приходится рассчитывать лишь на саму себя!

— Да, — вспомнил Данилов, — с камнями ты что-нибудь делала?

— С какими камнями?

— С шивелучскими.

— Пока ничего.

— Ну и хорошо, — сказал Данилов.

Наташа сидела в комнате и во время его разговора с Клавдией, Данилов это чувствовал, была в некотором напряжении. Никаких объяснений относительно

Клавдии у них с Наташей не было. Теперь Наташа то ли сердилась на Клавдию, а может быть, на него, Данилова, то ли ревновала его к Клавдии. Эта ревность была приятна Данилову. Он хотел подойти к Наташе, приласкать ее, сказать ей что-нибудь, но и опять зазвонил телефон.