Интервью Иосифа Бродского

Бродский Иосиф Александрович

– - По-разному, колледжи здесь небольшие. Иногда я читаю лекции двадцати студентам, иногда семидесяти.

– - Этим вы занимаетесь из-за финансовых проблем?

– - Финансовые проблемы отпали, мне нравится преподавать, читать лекции.

– - А что представляла собой ваша нобелевская лекция? Как происходило вручение Нобелевской премии?

– - О лекции в двух словах не скажешь. Если вы ее не читали, мои нью-йоркские друзья помогут вам приобрести полный ее текст. Премию мне вручали в Стокгольме, в городской ратуше. Я был одним из семи лауреатов в разных областях науки, искусства.

– - Я знаю, что на торжественный акт приглашаются друзья. Были ли они рядом в тот памятный день?

– -

Друзья были. Но из Союза не смог приехать никто.

– - Вы довольны своей речью?

– - Как сказать? Вроде бы да.

– - Для вас получение премии было неожиданностью?

– - О ней говорили в связи с моим именем несколько лет. Хотя для меня она все равно неожиданность.

– - Сколько книг у вас вышло на сегодня?

– - Семь. С 1965 года.

– - Каковы их тиражи?

– - Представляю их только приблизительно. От десяти до двадцати тысяч каждая.

– - Вы довольны?

– - Не знаю.

– - А как вы относитесь к книгам о себе, их ведь тоже опубликовано не менее семи.

– - Отношусь к ним несерьезно.

– - Вы пишете по-русски или по-английски?

– - Стихи по-русски, прозу по-английски.

– - Вы следите за развитием современной советской поэзии?

– - К сожалению, я не вижу ее целиком. Я все-таки от нее отрезан. По-видимому, в ней участвует много лиц и картина обширна. Могу лишь назвать имена Кушнера, Рейна, Елены Шварц, кого-то еще... Величанского, Еремина, Кривулина... Но эти имена вам, наверное, почти ни о чем не говорят?

– - А как развивается русская эмигрантская поэзия?

– - Я назвал бы Кублановского, Лосева, Горбаневскую.

– - Вы встречаетесь со своими друзьями из России?

– - Виделся с Кушнером, Битовым...

– - Вы, конечно, знаете о первой публикации ваших стихов в журнале "Новый мир"?

– - Меня несколько удивила субъективность выбора. Стихи отобраны не самые лучшие, они не дают впечатления о моей работе. Ощущение, что гора родила мышь.

– - Не хотели бы вы издать сборник в советском издательстве?

– - Я не против. Рукопись готова. Нужны формальные договоренности.

– - Я слышал о каких-то ваших поэтических вечерах в Ленинграде. Так ли это?

– - Это легенда.

– - Вы наверняка читали произведения многих писателей и поэтов, возвращающихся сегодня из прошлого, из небытия. Кого, по-вашему, надо издать, кого еще забыли?

– - Мне кажется, надо издать собрание сочинений Михаила Кузмина, книги Вагинова, Андрея Платонова.

– - Что значат для вас друзья, единомышленники?

– - Я всегда доверял мнению двух-трех близких людей. Число это -- и необходимость в них -- вне отечества не увеличилось.

Иосиф Бродский заговорил о своем ленинградском друге поэте Евгении Рейне, человеке, у которого, как он сказал, многому научился. "Почти всему на начальном этапе. Он был моим метром, он был многим для меня".

– - Это было в пору молодости?

– - Да, конец пятидесятых -- начало шестидесятых годов.

– - Я слышал, что именно Рейн познакомил вас с Анной Андреевной Ахматовой?

– - Да, это так. Было это году в шестьдесят втором. Мне чуть перевалило за двадцать. Рейн привез меня к Анне Андреевне на дачу в Комарове.

– - И что осталось в памяти от той встречи?

– - Если честно, воспоминания смутные. Наверное, потому, что минуты знакомства были очень волнующими.

– - А потом?

– - Об Ахматовой я могу говорить много. Один литератор, его фамилия Соломон Волков, беседовал со мной об Ахматовой довольно долго и сделал большое интервью только на эту тему. Если в здешнем журнале найдете, прочитайте. Скажу только, что временами я виделся с Ахматовой редко, а одну зиму я снимал дачу в Комарове и общался

с ней каждый день. Однажды Анна Андреевна мне сказала: "Вообще, Иосиф, я не понимаю, что происходит: вам же не могут нравиться мои стихи". Не знаю, почему она так сказала. Я запротестовал. Хотя не уверен, искренне ли. Ведь в ту пору я был нормальным советским молодым человеком, которому зачастую было как-то не до стихов. Подлинный интерес к поэзии Ахматовой и поэзии вообще пришел ко мне позже. Мандельштама я прочел впервые в двадцать три года. Вы удивитесь, но, когда Рейн предложил мне поехать к Ахматовой, я был поражен, что она жива.

– - А когда вы начали писать стихи?

– - Лет в восемнадцать-девятнадцать.

– - Вы ощущаете ностальгию?

– - Ностальгию? Как можно сказать об этом? Что это? Отказ от требований реальности? Я всегда старался вести себя ответственно, не предаваться сентиментальностям... Не знаю, переболел я или нет ностальгией. Знаю только, что иногда возникало ощущение необходимости быть в определенном месте... что невозможно и что меня огорчает... Я не уверен, что то, что меня посещает, это ностальгия.

– - Вы уверены в своем, искусстве, в своей поэзии? Вы уверены, что вы правы?

– - Уверен.

– - Вы в чем-то разочарованы?

– - Разочарования не произошло.

Январь 1988 г.

– ----------------

Илья Суслов, Семен Резник, Дик Бейкер -- Иосиф Бродский

– - В чем вы видите свои обязанности как поэт-лауреат? Будете ли вы писать стихи, посвященные крупным государственным событиям, как это традиционно делали британские лауреаты?

– - Дело в том, что это совершенно не британское учреждение; это американское учреждение, и, конечно, существует огромная разница между британской системой и нашей. В Англии поэт назначается пожизненно, а у нас лауреатство в Библиотеке Конгресса назначается на год или на два. Сочинение стихов "на случай" не входит в мои обязанности и контрактом не оговорено. Контрактом оговорены совершенно другие вещи. Как я представляю себе свои обязанности? Довольно просто. Поскольку в этом году я на жаловании у Библиотеки Конгресса, я воспринимаю свои обязанности как некую общественную обязанность (если можно так перевести с английского "civil service"). И мои интересы сосредоточены, иными словами, на общественной пользе. Задачу свою я понимаю довольно просто: как попытку расширить аудиторию изящной словесности в этой стране, увеличить число читателей поэзии. И на этот счет у меня есть некоторые соображения, с которыми я часто выступаю в печати.

– - Газеты писали, что вы высказывали пожелания, чтобы поэтические сборники продавались в американских супермаркетах. Вы говорили это серьезно?

– - Да, абсолютно серьезно. Человек, приходящий в супермаркет, покупает совершенно неожиданные вещи. Порой совсем не те, за которыми от туда явился. Часто он покупает в супермаркете журналы и книжки, так что такого рода товар в супермаркете уже есть. Я не вижу ничего абсурдного в том, чтобы поставить на полку несколько томиков американских авторов или антологий американской поэзии. Если назначить низкую цену -- что-нибудь около двух долларов для изданий в мягкой обложке, что вполне осуществимо, -- то можно продавать поэзию не только в супермаркетах, но и в аптеках. По крайней мере, в этом будет и медицинский резон: у изящной словесности есть свойство оказывать терапевтическое влияние. По крайней мере, счета от психиатров будут ниже, не правда ли? И наконец, я думаю, что антология американской поэзии должна быть в каждом номере в отелях в этой стране, и никто против этого возражать не будет, как никто не возражает против Библии, которую можно найти в каждой комнате в любом мотеле, как сама Библия не возражает против соседства с телефонной книгой.