Интервью с Кощеем

Афанасьева Ирина

Лютовер замолчал, вглядываясь в темное окно. Судя по улыбке, блуждавшей по красиво очерченным губам, он очень живо вспомнил всю эту эпопею. На его лице появилось выражение мальчишеского азарта, и мне почему-то стало до боли обидно, что я сама не участвовала в спасении Василисы. Похоже, этим типам здесь живется совсем не скучно.

— И что дальше?

— А дальше Иван опять появился вон на той полянке и, грязно ругаясь, стал вызывать меня на поединок. Мы немного повздорили, после чего он вытащил злосчастную иголку и медленно разломал ее у меня на глазах. Захотелось мужику на агонию Кощееву, видишь

ли, полюбоваться! Пришлось помирать не просто так, а с судорогами, пеной на губах и разными прочими вывертами. Тут Василиса выскочила, бросилась ему на шею. Апофеоз торжества добра над злом! — Лютовер снова криво усмехнулся и продолжил: — Иван кликнул Серого, которого приспособил в качестве ездовой собаки, и они рванули через лес так, что только валежник трещал... Вот таким образом я расстался с самой красивой женщиной, которую только приходилось видеть. Так-то, сударыня!

Его вздох буквально резанул меня по сердцу. Значит, Василиса — красавица. А я-то, дура, думала, что ему понравилась! Ничего-то я в людях не понимаю. Слава прав, мое место в тундре, а не в Куршевеле... Но все-таки здесь что-то не так.

— Позвольте, но вы занимались любовью с Василисой практически на глазах у мужа, а он не вышвырнул изменницу из дома и не закопал живой в землю. Почему?

— Потому что она единственный свидетель его подвигов. Кто, кроме Васьки, подтвердит, что все это время он боролся с мировым злом, а не валялся пьяным в соседней

канаве? Поверьте, сударыня, подвиг тогда становится подвигом, когда рядом с героем есть оруженосец, который потом расскажет благодарным слушателям о смелости господина. Иначе подвиг — всего лишь акт мужества, не более того. Все слышали про бой Руслана с Головой, так красочно описанный Пушкиным? Но ведь богатырь был там не один, иначе откуда поэт узнал о его подвиге?

— Это фантазия гения.

— Это реальное событие. И Руслан был не один. Если бы за ним не присматривало множество глаз — я имею в виду воронов, лисиц и разное прочее зверье, - он бы подъехал сбоку и перерубил Голове сонную артерию. Эффективно и без всякого риска. Но это не было бы подвигом, а ему хотелось прославиться. Вот он и устроил показательный бой. Вы не представляете, как омерзительно выглядели взлетевшие от порыва ветра человеческие кости и полусгнившие трупы! Кстати, вороны рассказали Арине Родионовне все как было, но она пожалела ребенка и не стала его пугать страшными подробностями. Ну а когда тот вырос, то сам уже хорошо знал все законы пиара, как теперь это называют.

От всего услышанного у меня кружилась голова. Или это было действие вина и черноты глаз моего собеседника? Я смотрела на его губы и бешено завидовала Василисе и прочим там Марьям-красам, которых целовал этот рот.

Серый тихонько встал, подошел ко мне и, лизнув руку, беззвучно исчез за дверью. Воздух в комнате затвердел и зазвенел от напряжения. Лютовер продолжал смотреть мне в глаза, лаская длинными пальцами бокал, из которого отпил не больше половины.

Черт подери, что я делаю? Я не хочу, чтобы потом меня пристраивали обратно в редакцию, заставив Славу бегать по лесам за иголкой, где смерть Кощеева! Я представила своего редактора, притаившегося под кроватью, и истерически захохотала. А из глаз текли слезы.

Это была самая настоящая

истерика - реакция на бессонную ночь, страх неведомой дороги и жуткий психологический прессинг. Передо мной сидело исчадие ада, страшное нечто из другого мира, ломающее всех, кто соприкасается с ним...

В начале моей истерики Лютовер вскочил, но так и остался стоять на месте. Наконец я смогла взять себя в руки. Голова стала ясной как никогда.

— Благодарю вас за интересное интервью. Думаю, что с ним не будет никаких проблем. Разворот вам гарантирован. А теперь позвольте откланяться. За окном уже светает.

Бокал в его руке хрустнул, залив ладонь чем-то красным — то ли кровью, то ли вином, но мужчина даже не поморщился. Он смотрел на меня, и я чувствовала, как вокруг бушуют волны черной силы, готовой захлестнуть слабую женщину с головой. Я была как маленький солдат посреди пляски темных смерчей.

И вдруг все стихло. Лютовер улыбнулся и протянул через стол руку:

— Серый превратится в человека примерно через час, и еще пару часов ему надо, чтобы выспаться. Таким образом, до отъезда у вас еще есть время. Вы можете отдохнуть в соседней комнате. Клянусь, вас там никто не потревожит.

Я дотронулась до его горячей руки. Сильная ладонь сжала мои пальцы. Он обвел меня вокруг стола и, поддерживая под руку, проводил в комнату рядом. Там была небольшая софа, покрытая медвежьей шкурой. Почему я

сразу поверила, что он не сделает мне ничего плохого, кто знает? Но Лютовер действительно только заботливо укрыл меня мягким шерстяным одеялом и вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

Мы уже стояли у машины, и тут хозяин валдайских ле сов ласково прикоснулся к моей щеке. — Я не ошибся, пригласив вас сюда. Вы единственная женщина, которая смогла устоять против моего обаяния и моей силы. Я больше не буду вас испытывать. Пообещай-

те только, что примете от меня это кольцо.
– На его ладони появился старинный перстень с потрясающим лунным камнем.
– Это, выражаясь научным стилем, волшебный артефакт. Если вы когда-нибудь захотите сюда вернуться, коснитесь губами камня. Это вас ни к чему не обязывает. Пожалуйста.

Он положил кольцо на мою ладонь и сжал пальцы в кулак. Я молча кивнула и села в знакомую машину. «Опель» тихо тронулся с места, шурша колесами по палой листве.

Когда я принесла Славе интервью, тот был на седьмом небе от радости, но не преминул попенять, что нет фотографии. Я посоветовала ему прогуляться на Валдай вместо Куршевеля, но он почему-то не захотел. Две недели я ходила по редакции, постоянно слыша шепот за спиной.

Сегодня я положила на стол шефа заявление об увольнении. Слава пришел в ужас, но безропотно подписал. После моей командировки он ни разу не посмел спорить со мной.

Сейчас я сижу дома на диване перед полусобранным чемоданом и смотрю на лунный камень, на котором алеет отпечаток губной помады. И слышу: семью этажами ниже, у подъезда, остановился серебристый «опель». Несомненно, из него вышел мужчина лет сорока пяти - пятидесяти со странными серыми волосами. Вот он открывает дверь парадного, вот подходит к лифту...

Щелкают замки моего чемодана. Возможно, я ступаю на неверный путь, но, куда бы он ни завел, я пройду его до конца.