Интимная жизнь великих диктаторов

Которн Найджел

Суд над Франческо Смальто, парижским дизайнером мужской одежды, дал толчок лавине весьма странных и экстравагантных обвинений в адрес модных портных, жестоко соперничающих друг с другом из-за богатых, знаменитых и нескаредных клиентов. Они же сорвали покровы с истинного лица Бонго — галантного аристократа с репутацией одного из богатейших жителей Африки.

Согласно уликам, представленным парижскому трибуналу, проститутки очень боялись заниматься с Бонго сексом, так как он не желал пользоваться презервативами. Сам Бонго на суде отсутствовал, но его парижский адвокат с врачом дружно отвергали все обвинения. К тому времени

полиция уже два года проявляла интерес к деятельности Смальто, с тех пор, как обратила внимание на парижскую сеть шикарных девочек по вызову.

Местный отдел полиции нравов вышел на небольшую фирму, имевшую отношение к моде. Управляла ею молодая женщина по имени Лаура Мерма; предположительно, она поставляла манекенщиц для различных шоу.

Несколько девиц, работавших на Лауру Мерма, сообщили полиции, что их нанял Смальто и поручил доставить груз с готовым платьем в Либревиль, столицу Габона. И там вдруг их обязанности стали иметь мало общего с обновлением гардероба Бонго.

Председательствующий судья зачитал свидетельские показания некой Моники. Девица описывала один из эпизодов той поездки: «В тот вечер все было очень плохо. Бонго не желал надеть презерватив, а я знала, что его друг умер от СПИДа, и отказалась заниматься с ним любовью».

Другая девушка, некая Шанталь, показала, что ее ознакомили с текущим тарифом Бонго: половой акт с применением контрацептива стоил тысячу двести франков, без — шесть тысяч.

Смальто поначалу категорически отрицал свою причастность к этому делу, а потом сказал суду, что Бонго был его лучшим клиентом, тратил на одежду триста тысяч франков в год, и ужасно не хотелось отдавать его конкуренту. «Мы знали, что президент Бонго неравнодушен к женскому полу, вот почему я с каждым грузом платья посылал девушку, — сообщил Смальто. — Я подозревал, что он с ней переспит, но не был уверен».

Пристрастие Омара Бонго к роскоши вошло в легенду, и еще до того знаменитого суда французской юстиции не раз приходилось слышать его имя. Когда Шомэ, французский ювелир, обслуживающий высший свет, столкнулся с финансовыми затруднениями, Бонго перечислил на счет его фирмы пятьсот тысяч франков.

Суд по делу Смальто испортил репутацию «короля портных и портного королей». Особенно тяжелый удар нанесла ему расшифровка пленки с телефонной беседой двух проституток, неких Ариан и Сары.

«Мне звонила Марика, она отправляется в Либревиль. Я ей сказала, что это опасно. Его (Бонго) приятель умер сама знаешь от чего», — говорила Ариан. «СПИД? Это отвратительно!» — восклицала Сара. «Да, и хуже всего, что это предлагает великий кутюрье», — добавила Ариан.

В зале суда публика ахала, не веря собственным ушам.

Глава 13

Ататюрк — отец новой Турции

Многие считают Кемаля Ататюрка освободителем. Безусловно, его политика была либеральнее, чем режим сброшенного им в 1920 году султана. Он мечтал сделать Турцию современным государством, но верил, что цель оправдывает любые средства и необходима однопартийная система власти. В 1930 году он легкомысленно поэкспериментировал с созданием оппозиционной партии, и опыт оказался столь «удачен», что детище пришлось немедленно раздавить. А представителей оппозиционных этнических меньшинств, к примеру, курдов, он давил еще более жестоко.

Вдобавок Ататюрк открыто признавал

себя диктатором и даже гордился этим. Когда французский журналист написал, что Турцией правят один-единственный пьяница (Мустафа Кемаль был известен пристрастием к алкоголю), один глухой (премьер-министр) и триста глухонемых (парламент), Ататюрк сказал: «Этот человек ошибается, Турцией управляет один пьяница».

Двенадцатилетним мальчишкой Мустафу Кемаля отправили учиться в военную академию города Салоники, в ту пору еще принадлежавшего Оттоманской империи. Ему уже тогда нравились мундиры, и он попал в компанию любителей кричащей одежды. И хотя он вращался почти исключительно в мужских кругах, ему удалось завести романчик с девочкой по имени Эмине.

Ей было восемь лет, и ее отец имел высокий чин в военной академии. Спустя годы Кемаль вспоминал о том, как привередлив он был в выборе одежды, и как свято подружка верила в его великое предназначение. «Ты рожден, чтобы стать султаном», — говорила она. Однако мусульманские обычаи не позволяли им встречаться, и лишь изредка ему удавалось увидеть любимую в окошке ее дома.

Кемаль был невероятно ревнив. Когда его овдовевшая мать снова вышла замуж, он хотел под угрозой расправы выгнать отчима, но, пока искал пистолет, новобрачные оказались вне его досягаемости. Он не видел больше матери, пока не окончил академию.

В четырнадцатилетнем возрасте он перевелся в военную академию города Монастир. Перед отъездом Мустафа Кемаль получил от друга в подарок нож — чтобы защищаться от сексуальных посягательств других мужчин. Женщины тогда носили паранджу, и большим спросом пользовались молоденькие мальчики вроде Кемаля.

Время от времени он приезжал в Салоники и виделся с Эмине. Ее сестра потом вспоминала, что они надеялись пожениться, но ничего из этого не вышло.

Проводя отпуска в Салониках, он с удовольствием посещал европейский квартал, где женщины не носили паранджи, пели, танцевали и сидели за столиками с мужчинами. Ему понравились спиртные напитки, а дамы сочли красивого юного воина неотразимым.

Затем он получил назначение в Стамбул и там регулярно наведывался в дом мадам Корин. Эта овдовевшая итальянка жила в Пера — европеизированном районе города. Кемаля назначили военным атташе в Софии, и он ей часто писал, уверяя, что в Болгарии нет красавиц. При этом письма изобиловали именами встреченных там женщин, и в каждом случае обязательно подчеркивалось, что его новая знакомая — дурнушка. В числе прочих упоминалось имя некой медсестры, немки Хильдегард. Уехав из Болгарии, он затеял переписку и с Хильдегард.

В Софии он стал фаворитом Раши Петровой, устроительницы султанских приемов. Однажды вечером он познакомился на бале-маскараде с Димитрианой Ковачевой, или попросту Мити, — дочерью военного министра Болгарии. Всю ночь они танцевали и беседовали. Вскоре Кемаль стал своим в доме Ковачевых, где часто говорили по-турецки. Ему разрешили увозить Мити на загородные прогулки. А в Турции того времени девушке из приличной семьи ни за что бы не позволили гулять с молодым мужчиной.

Мити вполне соответствовала идеалу Кемаля о европейской невесте, но мешала вера. Он посоветовался со своим другом Фети, который ухаживал за дочерью генерала Рачо Петрова. Когда речь зашла о свадьбе, генерал Петров сказал: «Я скорее позволю отрубить себе голову, чем выдам дочь за турка».