Интимные подробности
Шрифт:
Это стихотворение о многом напомнит тем, кто хоть раз терял дар речи от неловкости, возникающей между людьми после не слишком удачного секса; однако человек с биографическим складом ума не станет ломать себе голову над такими пустяками, как ритм, размер и влияние Томаса Харди. Вместо этого он примется разузнавать: с кем именно поэт лежал в постели в неловком молчании, какие детские воспоминания заставили его онеметь, и, если он все-таки обнимал женщину, то не мечтал ли увидеть на её месте мужчину?
Главное отличие биографии от изысканных мемуаров или академического исследования состоит как раз в том, что биограф должен метафорически переспать с героем своего романа — что вытекает из распространенного представления,
— …Она сама себе враг — вечно ложится в постель с мужчиной, даже не дожидаясь, пока он запомнит ее имя, — сказала Изабель, вскрывая корытце с домашним сыром. Она имела в виду свою сотрудницу из Бразилии, которую звали Гразиэлла, и явно не одобряла ее поведения. — А потом еще удивляется, когда он оказывается не того поля ягодой или больше не звонит.
— Может быть, твоя Габриэлла просто теряет рассудок от страсти? — предположил я.
— Гразиэлла, а не Габриэлла.
— Сложное имя, однако. Я вот с ней не спал, а оно уже вылетело у меня из головы.
— Проблема не в этом. Просто она хочет, чтобы ей было с кем сидеть в обнимку воскресными вечерами, но не умеет стоить близкие отношения. Вот и считает постель самым подходящим методом.
Изабель сочувствовала желанию Гразиэллы открыть кому-то свою душу, но способ, который та выбрала, не вызывал у нее симпатии. Хотя секс, безусловно, символизирует близость, сам по себе он не гарантирует, что люди станут близкими. Этот символ может даже стать препятствием на пути того, что символизирует: улечься в постель с другим человеком, минуя трудный процесс узнавания друг друга, — все равно что покупать книгу, чтобы потом не прочитать ее.
— А что же Гразиэлле делать, чтобы стать счастливой? — спросил я так озабоченно, словно был ее крестным.
— Я не большой специалист, — ответила Изабель, убирая сыр обратно в холодильник. — Я просто думаю, что не стоит ложиться с человеком в постель, пока между вами не было близости другого рода.
— Какой именно?
— Ну, пока он не увидит, как ты ревнуешь, потеешь, делаешь глупости, а еще — как тебя тошнит, как ты ковыряешь в носу и стрижешь ногти на ногах.
— Почему? — в недоумении спросил я. — С твоими пальцами что-то…
— Все с ними в порядке.
— Тогда почему?
— Ну, стричь ногти — это очень личное. Пока ноготь на пальце, все нормально, но как только его отрезали, он становится чем-то вроде грязного белья. Ну, это как волосы на голове человека — совсем не то, что волос на стенке ванной.
— Но почему стричь ногти — более интимное занятие, чем секс?
— Я просто считаю, что сексом можно заниматься только с тем человеком, на глазах у которого можешь, не смущаясь, стричь ногти на ногах.
Изабель вновь добавила почти неуловимый, но существенный штрих к перечню элементов, определяющих границы ее личного пространства, — и этот перечень явно отличался от незамысловатых критериев, принятых современными биографиями. Но если так, то из чего же следует исходить, определяя эти границы? Может быть, все дело в уязвимости, которую мы можем себе позволить? Стрижка ногтей на ногах относится к сфере интимного, потому что это занятие не очень-то эстетично и, следовательно, требует великодушия от наблюдателя — подобно тому, как от женщины требуется доверие к партнеру, чтобы выйти к завтраку без макияжа. Мы называем личными все те области, где проявляется наша незащищенность и где мы нуждаемся в милосердии или сострадании.
Сближение, таким образом, является противоположностью совращения, поскольку означает открытость, а значит — риск оказаться уязвимым для критики или недостойным любви. Если совращение предполагает демонстрацию внешнего блеска (например, ужин в смокинге), то с процессом сближения ассоциируется ранимость (например,
Оказывается, Изабель (согласно ее собственным критериям) гораздо ближе подпустила меня к своему личному пространству, чем я мог предполагать. Она чувствовала себя достаточно непринужденно, чтобы сквернословить, демонстрировала мне кое-какие из своих слабостей и даже призналась, что ее похвальба насчет знакомства с трудами Сюзан Зонтаг [54] была бессовестным враньем.
54
Зонтаг, Сюзан (р. 1933) — известная американская писательница, критик, автор эссе.
— Что ты хочешь этим сказать? — осведомился я.
— Помнишь, мы как-то говорили о фотографии, и я пустилась в рассуждения об этой старой ведьме? Так вот, я не прочла ни слова из того, что она написала.
— Ни словечка?
— Ага. Думаю, тогда мне хотелось унизить тебя, вот и…
Признание в такой уловке обнажало уязвимые места Изабель ничуть не меньше, чем это происходит в спальне, когда один робко спрашивает другого: "Я не разонравлюсь тебе теперь — после того, что случилось?"
Мы относим к частной жизни те ее стороны, которые в наибольшей степени влияют на наше мнение о других людях. Изабель не хотелось признаваться, что ее слова о Зонтаг были ложью, потому что ей было страшно — вдруг, узнав об этом, я стану хуже думать о ее интеллектуальных способностях, а то и о нравственных устоях? Существуют нюансы, знание которых необъяснимо искажает наше восприятие собеседника, не позволяя оценивать его непредвзято. Однажды услышав о чьем-то физическом недостатке или малоприятной привычке (скажем, о наличии лишнего соска или о пристрастии к аутоэротической асфиксии [55] ), мы невольно вспоминаем именно об этом всякий раз, как слышим его имя.
55
Аутоэротическая асфиксия — насильственная задержка дыхания во время мастурбации; одна из наиболее опасных сексуальных техник, от которой в мире ежегодно погибает 500-1000 человек.
Должно быть, этим объясняются проблемы, возникающие при необходимости достать "козу" из носа в присутствии другого человека.
— Прости, это не гигиенично, я знаю, — извинилась Изабель, читавшая газету на диване, когда я неожиданно поймал ее за этим малопочтенным занятием.
— Все нормально, — успокоил ее я. — И что ты собираешься с ней делать?
— Ну, обычно я скатываю их в комок.
— А потом?
— Ну, если рядом есть корзинка для мусора, бросаю туда, а если нет — то вытираю руку о ковер. Самые лучшие "козы" — сухие и плотные, а хуже всего — когда во время простуды из носа льется вода. Потом идет то состояние, когда ты не можешь ни высморкаться, ни отковырять "козу", потому что ни первое, ни второе не прочистит нос как следует. Не дай бог, вытащишь половину, и тут она оборвется на полпути, так что придется попотеть, чтобы этого никто не заметил.
Изабель объяснила, что выделения в носу бывают разного цвета, и последний напрямую зависит от чистоты воздуха. Городской смог делает их черными, а в сельской местности они становятся желтыми, как пчелиный воск. Иногда встречаются "козы" поразительной величины, а их шероховатая поверхность напоминает стены доисторических пещер.
— Ты часто прилепляешь их к?…
— Уже перестала, но в детстве, в школе и дома, бывало, прилепляла их к нижней поверхности стола или к задней стороне серванта, в котором мы хранили посуду. Или, если читала, к газете.