Интимные услуги
Шрифт:
– Дикая женщина, – восхищенно произнес Андрей. Одна его щека пылала. – Макс, кончай квакать. Уходим.
Детектив взял под локоть убийцу и повел его к выходу. Максим с трудом разогнулся и поковылял следом.
– Ненавижу! – крикнула им вслед Катерина. – Я вас всех ненавижу! Проваливайте! Негодяи!
Катя защелкнула два замка на двери, вернулась обратно и оглядела разгромленную комнату. «Завтра придется заняться восстановительными работами, – печально подумала она. – Но это завтра». Она взяла на руки Джима, легла на диван, укрылась пледом, подумала о том, что сейчас она полежит десять минут, а потом встанет, смоет
Она не видела, как за окном отделилось от стены дома что-то воздушно-белое, раздраженно щелкнуло челюстью и взмыло ввысь. Концерт не удался, гастроли были сорваны, маленькая вкусная жертва, оказавшаяся такой непокладистой, вывернулась, а импресарио отправился туда, где у него будет много проблем.
Катя и Джим лежали под пледом и сопели в унисон. Даже во сне Катю обуревали гордость и злость. Гордость – что она не позволила себя убить, злость – что ее использовали в качестве приманки.
Джим шевелил усами и испытывал лишь одну благодарность. Что Катя лежит рядом, живая и невредимая, и он может уткнуться носом в ее горячее плечо.
Через несколько дней в офисе появился Леонид Кочетков. От его былой живости не осталось и следа, он осунулся, а глаза сияли мученическим блеском.
– Несладко пришлось в тюрьме? – участливо спросила Катя. – А я почти поверила, что ты – маньяк.
– Он здорово меня подставил, – махнул рукой Леонид.
– Я его ненавижу.
– Я, наверное, тоже.
– Почему он все свалил именно на тебя?
– Мы жили в одном доме. В соседних квартирах. И родились в один месяц. Только моей маме было двадцать семь лет, а его – семнадцать. Ее звали Алиса, и она усердно колотила сына всем, что попадалось под руку. Психопатка. Она собиралась сделать карьеру пианистки, закончить консерваторию. Беременность нарушила честолюбивые планы, ей пришлось довольствоваться музучилищем и преподаванием в музыкальной школе. Во всех неудачах был виноват сын, наверное, в их квартире не осталось ни одного предмета мебели или бытовой техники, к которому она бы не приложила несчастного Ника. Я списывал его эксцентричные выходки на чрезвычайную одаренность – он был творческой личностью, все время что-то сочинял, но оказывается, гестаповские упражнения Алисы не прошли даром – ее сын действительно стал ненормальным.
– Ненавижу его, – повторила Катерина. – Но если он ненормальный, значит, его не расстреляют? Как жаль! Я так хочу, чтобы его расстреляли из пулемета.
– Как Москва влияет на людей, – заметил Леонид. – Клянусь, когда ты сидела в своем сонном Краснотрубинске, ты была милой, ласковой девочкой и тебя не посещали такие кровожадные мысли.
– В Краснотрубинске меня никто не пытался изнасиловать, ограбить, задушить.
– Здорово он конспирировался. Очень технично замкнул все выходы на моей персоне. Если бы не скрупулезность Андрея Пряжникова – расстреляли бы из пулемета меня, а не Пламенского, и дело с концом.
– Пряжникова я тоже ненавижу, – меланхолично сказала Катя. – Не произноси при мне это имя.
– Он использовал меня как приманку для убийцы.
– Хороший парень. – Леонид достал откуда-то папку. – Смотри, что я тебе принес. Это рисунки Орыси. Возьми.
Катя взяла в руки папку ватмана, исчерченного тонкими линиями черной туши. Она
– О! – задохнулась Катерина и попыталась протолкнуть в горле собравшийся комок. – Орыся рисовала меня.
– Хорошо, правда? – грустно спросил Леня. – Талант. Какие длинные, точные линии, какая плавность и четкость. Смотри, здесь она всю твою фигуру нарисовала одним росчерком пера, не прерывая линии, это высший пилотаж… Рисунки, груда косметики и шмоток, колор-пойнт, который теперь живет у тебя, и боль в моем сердце – все, что осталось от Орыси. Я сто раз предлагал ей выйти за меня замуж, а она все не верила, что я серьезно. Все собиралась куда-то за границу, словно и здесь нельзя жить прилично. Глупая, бедная девчонка. Даже если его расстреляют из пулемета, нам не станет легче, правда, Катя?
После того, что ей пришлось пережить, другие неприятности казались Катерине мелкими и несерьезными.
Бдительные соседи доложили владелице квартиры о произошедшем сражении, она тут же нанесла визит квартирантке и предложила ей съехать.
– Но ведь я могу жить до конца апреля, – возмутилась Катя, – я заплатила вам!
– Кто об этом знает? – нагло спросила дородная дама, чей вес мог бы вместить нескольких Катюш. – Мы подписывали договор у нотариуса?
Никакого договора Катя не подписывала, она просто заплатила оговоренную сумму и вселилась в квартиру.
– Так что, милая девочка, выметайся! Я не рассчитывала, что ты будешь устраивать здесь свистопляски с мужиками. И кот! Коты всегда отвратительно воняют, я после вас не смогу истребить этот ужасный запах! И потом, он будет грызть мебель!
– Что ему, грызть нечего, кроме вашей убогой мебели?! И он совсем не пахнет.
– Пахнет! Съезжай немедленно! Или я заявлю на тебя в милицию.
Домовладелица удалилась, сопровождаемая злыми взглядами возмущенной Катерины и оскорбленного Джима.
– Я уберусь из квартиры только в начале мая, как договаривались, – заявила в пространство Катерина. – Я права, Джимми?
Джим сокрушенно вздохнул.
– По порядочку, пожалуйста! И не брызгай слюной! – внушал Макс Андрею. – Не торопись, теперь спешить некуда. А когда это ты успел скооперироваться с Катюшей? Она не сопротивлялась, когда ты обнимал ее за плечи. Обошел друга, да? Перехватил пташку? Убить тебя за это мало.
Они сидели на кухне у Андрея. На столе стояли два пятилитровых жестяных бочонка пива «Хольстен». Сыщик злостно игнорировал совет, данный ему полковником Скворцовым – не доверять сердечных тайн журналисту Колотову, – и выкладывал другу один за другим факты, касающиеся дела Ника Пламенского.
– Макс, ты помнишь ту воронежскую рыжеволосую бестию, которая исцарапала тебе грудь?
– Как же, – отозвался Макс, наполняя очередной бокал пивом. – Рыба еще есть?
– Справа, на второй полке, да, возьми. Вспомнил, значит? Поздравляю. Ты переспал с мамашей маньяка. И если она не предохранялась, то, возможно, родит от тебя маленького белобрысого и близорукого маньячонка.
Максим окаменел, пораженный новостью.
– Не может быть, – сказал он. – Только не это.
– Да. Тебе урок. Не будешь спать с кем попало.