Иные, или Дом, с которым мне жутко повезло. Часть 2
Шрифт:
– У тебя, сука, есть право утереться, подняться на ноги и отвечать «да», на все вопросы майора!.. Вот и все, паскуда, что может быть тебе здесь позволено!
– Ну, так как?.. Будешь писать «чистуху»? – повторил свой вопрос Сирота, когда меня вновь усадили на табурет.
– Нет! – ответил я коротко. И тотчас, под дикий смех ментов находившихся на ту минуту в кабинете, я «поймал» ещё один удар Жорика, как две капли воды схожий с первым.
Надо полагать, приём этот был у него отработан до автоматизма и демонстрировался он здесь с регулярным постоянством. Потому и остальные служаки, ожидали его в явном предвкушении.
– Для
И в третий раз, сказав своё «нет», уже наученный горьким опытом, я успел-таки увернуться от очередного удара костолома. Чем окончательно вывел из себя: как Жорика, так и его сослуживцев. Все они накинулись на меня, как стая шакалов набрасывается на раненого и беззащитного льва, проявляя при этом особую (если не сказать изысканную) ненависть и жестокость.
Считаю излишним посвящать читателя в подробности тех экзекуций и откровенных пыток с использованием клещей, электрического тока и раскалённых предметов, коими в течение последующего дня подвергали меня сотрудники «убойного» отдела. Могу лишь констатировать то, что по моему сугубо субъективному мнению, гестаповская методика выбивания показаний, вполне могла быть адекватной изобретательности и рвению наших, доморощенных служителей правопорядка…
= 3 =
«…Сотни рыцарей Храма покрыли славой: и себя, и орден в многочисленных битвах. Подсчитано, что за время крестовых походов, двадцать тысяч рыцарей-тамплиеров пало на полях сражений. Храмовники блестяще выполняли и другую важную военную миссию – защиту крепостей…
…В 1146 году, на белом плаще тамплиеров появляется красный крест с раздвоенными “лапчатыми” концами. Во-втором крестовом походе, рыцари Храма участвуют именно под этим знаменитым и прославленным знаком. Крест из алой материи, расположенный слева, над сердцем, станет для них “щитом, дабы не обратились они в бегство перед не-верными“. Впрочем, рыцари никогда не бежали и всегда показывали себя достойными своей репутации; гордыми до спеси, храбрыми до безумства, удивительно дисциплинированными, не находящими себе равных среди всех армий мира. Тамплиеру разрешалось отступать лишь в том случае, если число нападающих становилось трёхкратным. Попав в плен, тамплиер не должен был просить ни пощады, ни выкупа.
Боевым знаменем рыцарей Храма был прославленный Босеан – чёрно-белое полотнище с вышитым на нём девизом «Не нам, не нам, но имени Твоему». Происхождение этого тамплиерского символа, до конца не ясно. Скорее всего, по первоначальному замыслу эти цвета отражали боевое построение тамплиеров при конной атаке на врага: первую атакующую линию составляли тяжеловооруженные рыцари с белыми плащами поверх доспехов, во второй линии наступали оруженосцы в чёрном одеянии. Однако очень скоро в Босеане стали видеть другую символику – Света и Тьмы, находящиеся в непрерывной борьбе. Подобное религиозное учение уходит далеко вглубь веков. Мы не знаем, были ли тамплиеры сторонниками этого дуалистического мировоззрения, но впоследствии, именно это двухцветное знамя позволит противникам ордена Храма обвинить Христовых братьев в манихейской ереси…
…Манихейство – сложная дуалистическая религия, взявшая многое от зороастризма. В основе вероучения лежит непрерывная борьба сил Света против сил Тьмы. Материальный мир – порождение Тьмы, и лишь человеческая душа – осколок Света. Отсюда – стремление к самосовершенствованию, неприятие других религиозных систем и светской власти…»
То было вовсе не пробуждение. Скорее, данное отождествление себя вне сна, было более схоже с постепенным и тягостным возвращением моего сознание в эту, окружавшую меня жуткую реальность. Каждое, даже самое лёгкое
– Где я?.. Меня кто-нибудь слышит?.. – простонал я, обращаясь в никуда.
– Ты, мил человек, у ворот Царствия Небесного!.. – ответил мне кто-то. – …Ну, а я Святой Пётр!.. В руках моих ключи от рая!.. Вот только не знаю, стоит ли открывать тебе ту заветную дверцу!.. Быть может ты, раб Божий, хочешь в чем-то покаяться?.. В чем-то исповедаться напоследок!.. А может, ты желаешь передать кому-то из друзей или близких некую весточку?.. Так ты не стесняйся!.. Последняя воля покойного, в натуре, исполняется!.. То есть, в обязательном порядке, будет выполнена!
Мне пришлось приложить немалые усилия, для изыскания в себе сил, чтобы приподнять-таки пудовые веки и пристально вглядеться в окружавшую меня темноту действительности. Помещение, в котором я находился, было похоже на вагонное купе. По крайней мере, выглядело оно таким же маленьким и тесным, с двухъярусными расположенными друг напротив друга то ли полками, то ли кроватями, а быть может и тюремными нарами.
В ночном свете, едва пробивавшемся через узкое зарешеченное оконце, на противоположной от себя полке-лавке я различил чей-то сгорбленный и худосочный силуэт. По очертаниям он весьма напомнил мне чёрта.
– Какой же ты, тля, «святой»?.. – с трудом усмехнувшись, я почувствовал нарастающую и ноющую боль в челюстно-лицевых костях. – …Ты, скорее бес!
– Вот тут, ты абсолютно прав!.. Как говориться: попал в самую точку!.. Бесом, меня кличут!.. А находимся мы сейчас в следственном изоляторе!.. И судя по тому, как отделали тебя эти грёбаные «мусора», выйдешь ты, мил человек на свободу, ох, как не скоро!..
Уголовник и рецидивист по кличке Бес (в миру, Лобов Герман Степанович) большую часть своей пятидесятилетней жизни провел в лагерях и тюрьмах. Повидал он на своем веку всякое. Бывало, что конвоиры до смерти забивали особо борзых, зарвавшихся зеков. Бывали и случаи и когда пьяные вертухаи, сапогами и всем, что подвернется под руку, безжалостно молотили случайно-попавшего на глаза арестанта. Били так, остальным для острастки. Но чтобы менты не просто избивали, а с особым цинизмом калечили подследственного, применяя к тому наиболее изуверские истязания, с подобным он, пожалуй, столкнулся впервые. На бедолагу, принесенного ещё позавчера в камеру и, как мешок картошки бесцеремонно брошенного на нары, ему было нынче страшно смотреть.
Правда, о том, что в течение двух последних дней я находился в полной отключке, я узнал уже позже. Все это время, я стонал и бормотал что-то бессвязное. И лишь изредка, на очень короткое время, полностью замолкал. В эти минуты уголовник Бес чувствовал облегчение. Ему казалось, что его сосед по камере, отмучившись, умер и никогда более не подаст признаков жизни. Но через пару мгновений, я вновь начинал тяжело дышать и постанывать.
Самым интересным было то, что Бес не мог (даже приблизительно) определить мой возраст. С одинаковой долей вероятности, Герман мог дать мне и двадцать, и сорок, и даже шестьдесят лет. На столь мое лицо был изуродовано и обезображено припухлостями и многочисленными кровоподтёками. И только мой голос, мои первые почти за двое суток произнесенные слова, наконец-то подсказали Лобову, что его сокамерник достаточно молод.