Иные
Шрифт:
Он присел на корточки, тронул сколы вывороченной брусчатки вперемешку с битым стеклом. Мостовая была расчерчена крошевом, словно полосами. Они расходились от Лихолетова концентрическими кругами — радиус большой, но глазу все равно заметно.
Москвитин возник слева, Панафидников — справа.
— Товарищ старший лейтенант!..
— Мы тут… Раненых по больницам, а эти… Просто не в себе немного. Тронулись. Несут всякую чушь.
— Разберемся. — Лихолетов поднялся и, оттерев плечом Москвитина, зашагал к свидетелям. Нужно было добиться
У стены, прислонившись кто спиной, кто плечом, сидели три гражданки. Вид у них и правда был ошалевший. Темненькая, с татарскими скулами, смотрела в одну точку где-то на плече у Лихолетова, на вопросы не реагировала. Другая, в светлой блузке с уже подсохшими бурыми пятнами, мелко раскачивалась из стороны в сторону. Она сразу заявила, что это не ее кровь, и повторяла это, пока Лихолетов не сдался и не оставил ее в покое.
Третья, хоть и в возрасте, казалась самой вменяемой из всех. Когда он присел рядом, гражданка подняла на него глаза и даже робко улыбнулась.
— Следователь Лихолетов, — представился он и развернул корочку. Гражданка мельком взглянула в документы и кивнула. — Расскажите, что здесь случилось. Все, что запомнили.
— Вы знаете, — начала она обстоятельно, и Лихолетов сразу понял, что сейчас ее понесет. — Вы знаете, я ведь недалеко отсюда живу. Там, на Володарского. — Она махнула рукой. — Погода сегодня чудо как хороша, не правда ли? Вот я и вышла, хотела прогуляться вдоль набережной. Воздух такой сегодня… Хоть ложками ешь! И меня задержал дирижабль. Может быть, вы видели его? Мне кажется, весь город видел. Если бы не дирижабль, я бы… Я бы успела подойти ближе, понимаете? Это был немецкий дирижабль — там такой значок на хвосте. — Она согнула указательный палец. — В газетах печатали.
Лихолетов кивнул. Он не перебивал. Если не перебивать, люди обычно говорят больше. Он старался даже не шевелиться лишний раз, чтобы не сбить ее с мысли, но стиснул зубы, подобрался. Он хотел услышать самую простую версию, самую очевидную. Контрреволюционеры, бунтовщики, спланированная акция, подорвали динамит, кричали провокационные лозунги — что угодно. Найдем, поймаем, обезвредим. Лишь бы свои. Обычные ребята с понятными мотивами и обыкновенными, человеческими навыками. Лишь бы не призраки из прошлого.
— Там была девушка, — продолжала свидетельница чуть надтреснутым голосом. — Она вдруг закричала, я не знаю почему. Да громко так! А потом вокруг нее будто дрожь такая пошла по воздуху, будто марево. И грузовик как волной отбросило. Что это было такое — взрыв или что…
Она задумчиво помолчала, не замечая, как Лихолетов с шумом выдыхает, как вытирает со лба бисеринки пота. Потом вдруг спросила:
— А вы в детстве пускали блинчики по воде?
— Что?..
— Ну, камешки такие плоские, блинчики. Я пускала. — Она вдруг рассмеялась, совсем по-детски, будто и впрямь была безумна, как утверждал зараза
— Волной, значит, отбросило? От крика? — Лихолетов быстро взглянул по сторонам. — И правда, странно.
Гражданка в запачканной блузке внимательно слушала их разговор. Она меленько закивала, с усилием растирая себе грудь, будто хотела счистить чужую кровь:
— Так все и было, так и было! И мужчину, лысого, прямо на меня… Это не моя кровь, не моя.
— Я ж говорил, они тут спеклись все. — Москвитин скрипнул гранитной крошкой. Он нетерпеливо переступал, как лошадь, и Лихолетов вспомнил.
— Пристрелите ее хоть, что ли, — сказал он, вставая и отряхиваясь от пыли.
— Кого? — Москвитин испуганно уставился на Лихолетова, потом — на гражданок, перевел взгляд с одной на другую.
— Кого-кого. Лошадь, говорю, пристрелите. Мучается.
Москвитин нервно рассмеялся и махнул Панафидникову:
— Слышал?
Тот без возражений расстегнул кобуру и пошел к мостовой. Грохнул одиночный выстрел, и Лихолетов поморщился. От Панафидникова он такого не ожидал — от Москвитина, впрочем, тоже.
— Девушка куда делась? О которой вы говорите, — обратился он снова к третьей гражданке. Она растерянно огляделась, будто только что потеряла ее из виду, но ответить не успела.
— Я знаю!
Неуверенной походкой, как пьяный, к ним приближался молодой человек. Кровь на щеке уже засохла, взлохмаченные волосы были в пыли, один рукав рубахи раскатался, и парень механически подворачивал его. Он попытался улыбнуться, но уголки рта нервически подрагивали.
— Могу назвать имена. Могу провести в коммуналку, где они живут… Где скрываются. Там большая комната, хороший метраж, потолки…
— Старший лейтенант Лихолетов. А вы, собственно?..
— Володька я. Владимир Сорокин. Я был с ней, с той девушкой, Аней Смолиной… Ну, просто рядом стоял. Я ее знаю.
Москвитин уже подобрался — вылитая борзая в охотничьей стойке, вот-вот сорвется с поводка. Лихолетов поймал его взгляд. Качнул головой, сказал:
— Даже не вдвоем. Бери штурмовой.
— Есть брать штурмовой! — Москвитин сиял.
— Вот и добро. Потом сразу ко мне в кабинет. А вы, товарищ Сорокин, пока расскажите мне все, что знаете.
***
НКВД называли Большим домом, хотя видимая его часть не превосходила по высоте соседние здания. Но про подвалы — еще восемь этажей вниз — знали все, хотя видели немногие. В народе даже ходил анекдот, что из подвалов виден Магадан, такая вот заоблачная высота. Лихолетов никогда не поднимался выше пятого этажа и не спускался ниже минус второго.
Архив располагался на третьем. По дороге Лихолетов забежал в свой кабинет — бардак, бардак, ничего не найти! — нашарил под бумагами трубку служебного аппарата, запросил данные по Анне Смолиной, велел перезвонить в архив.