Иные
Шрифт:
Он тоже сдерживается, поняла вдруг Аня. Ее колени стали мягкими, ненадежными. Она отступила, прижалась спиной к косяку, чтобы не упасть.
— Почему так случилось?
— Что?.. — переспросил Макс, словно не расслышал. Его голос был странно низкий и хриплый.
— Я имею в виду… Почему он его ударил?
— Ах, это… — Макс смущенно улыбнулся, потер щеку. — Потому что Борух еврей. А большинство в Германии причисляет евреев к нечистым нациям, которые нужно уничтожить. Адмирал Канарис не исключение.
— Но Борух просто ребенок.
— Для них это не имеет никакого значения. Мы тоже были детьми, Аня, но разве
Она покачала головой. Действительно, никто не жалел ее, даже когда она была маленькой. Но если равняться на худшее поведение, мир долго не протянет.
— Боюсь, здесь одно из немногих мест, где дети могут чувствовать себя в безопасности, — вздохнул Макс. — И ты тоже. Рядом со мной.
Он коснулся ее щеки, большой палец обвел складку около ее рта. Аня застыла, только сердце билось как сумасшедшее, отдаваясь в ушах и кончиках пальцев. С пронзительной ясностью она поняла, что сейчас он ее поцелует.
Макс наклонился. Губы — ярко очерченные, нижняя пухлее верхней — приоткрылись.
— Ты устала, — сказал он. — Отдыхай.
Его рука скользнула вниз по плечу, и мурашки побежали следом. Захотелось поймать и сжать ее, еще хоть миг побыть рядом. Аня потянулась, но уткнулась ладонью в грудь. Под пальцами заструился атлас золотого платка. Макс смущенно рассмеялся и, убрав руки, отступил. Кажется, он пытался ее обнять, а вышло, будто Аня его остановила.
— Добрых снов, — сказал он с коротким поклоном и растворился в полутемном коридоре. Только его тяжелые шаги еще были слышны, но и те вскоре смолкли. Скрипнула вдалеке дверь кабинета, и замок вновь погрузился в тишину.
Аня вошла в свою спальню, едва понимая, что произошло. Или не произошло. Она упала на кровать, даже не сняв туфли, и пролежала так несколько минут, изучая в полумраке узоры на потолке.
Райские птицы пели в райском саду. Голова кружилась — от шампанского ли, от марева, или от его рук. Может быть, от всего сразу. Там, где он касался ее, кожа пылала, как от ожогов — самых приятных, самых сладких. Даже Володя, почти выцветший из памяти, никогда не волновал ее так, как Макс. Может быть, потому что Володя был обычным человеком без дара?
Аня немного покатала эту мысль, пробуя на вкус, но она ей не понравилась. Нет, это слишком похоже на мерзкого адмирала Канариса. Аня не считала себя чем-то лучше других.
Дело не в этом. Просто Володя предал ее, как только узнал ее тайну. И смотрел — как на чудовище. А Макс… Он принимал ее как есть. Под его взглядом она чувствовала себя не чудовищем, а совершенством.
Промаявшись с полчаса, Аня поняла, что не сможет уснуть. Макс занимал все ее мысли. Их танец, его слова — она прокручивала в голове все детали вечера, перебирая, как сокровища, все случайные прикосновения, улыбки, комплименты и надеясь, что вновь услышит шаги. Но коридор молчал. Тогда она сама вышла из спальни и, осторожно ступая, пробралась к кабинету Макса.
Что она ему скажет? Как объяснит свое появление, если не получалось объяснить даже себе? Она не могла придумать ни одного предлога, чтобы щеки не обжигало стыдом.
Из-под двери сочился золотой свет. Аня занесла кулак, чтобы постучать, и вдруг услышала голоса — сдавленный женский и приглушенный мужской. Аня замерла. Холодная волна окатила ее. Она припала к замочной скважине и заглянула внутрь.
Приглушенный свет настольной лампы выхватывал из полумрака
Большего Аня не могла вынести. Отпрянув, не заботясь больше о деликатности, она побежала обратно в спальню, стуча каблуками. Грудь сдавило так, что не получалось вдохнуть. Аня судорожно хватала воздух, но никак не могла успокоиться.
Спрятавшись в своей комнате, она с грохотом подтащила стул и уперла спинку в дверную ручку, чтобы нельзя было открыть снаружи. Затем сползла по стене и, уткнув лицо в колени, наконец разрыдалась. Слезы просто текли и текли, бестолковые и горячие. То тепло, что разливалось в ней раньше, под взглядом Макса, под его ладонями, теперь отравляло ее изнутри.
Это все из-за Боруха. Она плачет из-за него, убеждала себя Аня и сама не верила.
1. Глупый мальчишка (нем.).
1. Глупый мальчишка (нем.).
Катарина
Волосы Боруха, сбритые летом из-за вшей, отросли быстро и уже начали заворачиваться темными упругими колечками. Они мешали обрабатывать рану, так что в скудном освещении спальни Катарина провозилась дольше, чем рассчитывала. Почти сразу, как она закончила перевязку, Борух уснул. Приоткрыв рот, он дышал глубоко и ровно.
Катарина посидела рядом еще немного, держа руку на его спине. Потом Эберхард привел остальных детей, растерянных и притихших. В комнате девочек почти сразу зашуршали приглушенные шепотки, мальчики молча разбрелись по своим кроватям. Только Ансельм, проходя мимо, уставился на спящего Боруха, будто впервые его видел. На всякий случай Катарина приказала не трогать его.
— Боруху и так досталось, — добавила она, щелкнув медицинским чемоданчиком, — больше, чем он заслужил.
Ансельм хмуро кивнул. Мелкие ссадины на его лице и плечах, которые Катарина обработала сразу после случившегося, больше не кровили и не выглядели воспаленными. Так что Катарина оставила его отдыхать, а сама заглянула проверить, как там девочки. Особенно беспокоила Герта и ее рука. Герте не повезло больше других: осколок оконного стекла глубоко воткнулся ей в плечо. Хорошо, что Катарина была рядом. Сперва пришлось перевязать девочку и осмотреть других детей, и только потом она смогла побежать к Боруху.
— Катарина, — позвала Мэрит со своей постели, когда Катарина вошла в спальню, — а это правда, что Аня тоже колдунья? Мы с Агнесс видели…
Мэрит, не договорив, затихла, но и так было понятно, о чем речь.
Катарина видела, как все вокруг Ани взлетело на воздух, как вышибло стекла от одного ее крика. Это было одновременно похоже на силу Макса и в то же время кардинально отличалось от нее. Если Макс изворотливо проникал в сознание и путал мысли, воздействуя на мозг, то Аня не церемонилась. Она была как граната — разносила все, что ее окружало.