Иными глазами. Очерки шанхайской жизни
Шрифт:
Во сне она видела новое платье, которое наденет мадам Пресмыченко к завтрашнему чаю и тихо стонала.
Фокс мирно храпел в своей корзинке. Его жизнь была легка и никакого чая ему не предстояло…
Шанхайцы в военное время
Блестело мартовское солнце. Щебетали птицы, которым было наплевать на новую стоимость хлеба. Взад и вперед по тротуару неслись люди с кульками. Одни бежали продавать свой старый хлам (бутылки, бумагу, тряпки), другие, уже продавшие, неслись покупать на эти деньги полфунта чего-нибудь.
Покупать
— А! Здрассте. Как живете?
Не могла же я поступать по рецепту Тэффи! Не спеша взять человека за пуговицу и начать рассказывать ему, как я живу, долго, вдохновенно и подробно. Вот, мол, утром сегодня гляжу: на новом чулке опять дыра! А с чулками, знаете, нынче трагедия! Затем вышли неприятности в мясной. Этот нахал-продавец… После чего, описав невзгоды материальные, поделиться с человеком, легкомысленно задавшим мне этот вопрос, своей духовной жизнью. Читаю, мол, сейчас то-то. Думаю по этому поводу то-то.
Сделать этого я, конечно, не могла. К тому же торопилась.
А потому, прокричав «спасибо», «хорошо», — я сделала попытку промчаться дальше.
Но знакомый мой эту попытку немедленно пресек.
— Что?! — вскричал он возмущенно. — Вы сказали хорошо? Разве сейчас живут хорошо? Сейчас живут хорошо только спекулянты! Честные люди с высшим образованием выброшены за борт…
Я никак не ожидала подобного взрыва на мои невинные слова. Грозное лицо, с вращающимися от злобы глазами, надвигалось на меня. Я прижалась спиной к столбу.
— За борт! — вопил он. — Понимаете? За борт! Жрать каждый день не имеют возможности честные люди с высшим образованием. Вы слышали о новой цене на хлеб?
Какая-то дама с кульком заинтересованно остановилась. Вскоре к ней присоединилась другая.
— В общем, конечно… — пробормотала я примирительно, — трудно, это верно… Так как-то, знаете… вообще…
И сделала попытку вырваться из окружения.
Попытка ничем не кончилась. Я вынуждена была отступить под прикрытие телеграфного столба.
А он все наступал, яростно крича:
— Разве это жизнь? — спрашивал он меня тоном прокурора во время последней речи, — жизнь это или нет, я вас спрашиваю? Это — растительное, животное существование, когда интересы сосредоточены только на еде. Честные люди с высшим образованием…
К двум дамам с кульками присоединились еще три. Заложив руки в продранные карманы, стоял, с любопытством прислушиваясь, какой-то безработный. Стоял китайский ребенок, засунув палец в нос.
Человек с высшим образованием, тем временем, перешел к военному обзору. Выяснилось, что в ранней молодости он провел две недели на фронте. А потому считал себя военным специалистом и страшно издевался над способом ведения современной войны. Особенно доставалось от него немцам, но и русских он не больно жаловал.
— Это ж курам на смех, — кричал он и неестественно хохотал «смехом водевильного генерала», по выражению Чехова.
Число китайских детей росло на глазах. Они уже окружили нас плотным кольцом.
Не помню, каким образом мне удалось бежать, но я бежала.
Завернула за угол, тяжело дыша.
— Вот, — думала я, — до чего дошел
Есть такие люди, на которых военное время подействовало озлобляюще. Они пылают яростной ненавистью ко всем. Они презирают всех. Они учат, как жить и как воевать. Они пишут письма в редакции газет. Их жены — преждевременно состарившиеся женщины с тусклым и безразличным взглядом. Эти люди так глубоко все презирают, что ничего не хотят читать. Они вооружены полным невежеством, несмотря на свое «высшее образование». Невежество им помогает рассуждать обо всем с видом знатока, а желчь сообщает их речам силу и темперамент. Все это медленно, но верно укорачивает жизнь их близких и отпугивает от них знакомых.
Есть и другой тип людей. На них военное время подействовало иначе. Они отупели и потускнели. Это произошло от развеселой жизни, которая с дьявольской настойчивостью бьет по головам ценами. Они ничему более не удивляются. У них безразличные глаза и бледные лица. Говорят они быстро, монотонно и все больше насчет цен и насчет трамваев. Характерным для них признаком является вопрос, который они неизменно задают в конце каждого разговора:
— … Скажите, а вы не знаете, когда война кончится?
Впрочем, ответа на этот вопрос они не ждут. Бледно и виновато улыбаются, говорят «пока», добавляют по привычке, — «заходите» и скрываются со своим кульком в зловеще надвигающихся сумерках.
Но есть люди, которых война, наоборот, оживила. В них неистощимым ключом бьет энергия и говорят они отрывисто и лаконично и главным образом о цифрах:
— … Миллион. а я ему говорю: а что такое сегодня миллион? Это, по-вашему, деньги? Я говорю — не деньги!
И к войне они относятся по-своему: они все больше держат пари. Это у них называется «игрой на города».
— Сначала, — говорят они, — я сделал неплохие деньги на Москве. Один идиот говорит: Москву возьмут! Что? — говорю я. А он говорит: пари на 50 голд. Ну и я, конечно, выиграл. Ну заработал таким образом еще на нескольких городах. У меня нюх!
Есть еще люди, на которых военное время подействовало опьяняюше.
То есть, попросту говоря, они все время пьют.
Одна дама рассказывала:
— Ах, это ужасно, мы здесь живем, ничего не видим. Там совершаются такие события… Там поэзия боя… Как это говорит один поэт? Как его фамилия? Не помню! Еще вчера помнила, а вот забыла. Ах ты, Боже мой, какая память стала! Как-то на букву… Даже не помню, на какую букву. Не помню там о чем, но есть такие слова: «во имя»… вот, во имя чего — забыла. Ну, в общем: «Во имя чего-то встретить ветер боя». Именно, именно: ветер боя. Как красиво! Я сама иногда мечтаю. Сидеть на пригорке и стрелять, стрелять!.. Барабан гремит, труба поет… А тут… Все время хочется забыться. Вот мы и собираемся. То у нас, то у Глупевич… У них премиленькая квартирка. Очень славно проводим время. Устраиваем то литературные собрания, то музыкальные. Потом, вскладчину, маленький ужин, выпивка. Так хочется, знаете, забыться…