Инженеры
Шрифт:
– Девушка как девушка: симпатичная...
– Что?! - взвизгнула Маня. - Ах ты свинтус, ах ты оболтус, ах ты Вахромей!
– Маня, Маня! - звала ее Аглаида Васильевна.
Но Маня не слушала. Ее волосы рассыпались, глаза сверкали, как бриллианты, она наступала на Тёму и визжала:
– Да я тебе, негодному, все глаза твои выцарапаю, своими руками задушу негодяя...
– Я ухожу, - в отчаянии сказала Аглаида Васильевна.
– Хорошо, я больше не буду, но я так зла, так зла...
Она
– Хоть бы кошка мне, что ли, попалась, чтоб разорвать ее в мелкие клочки.
Все смеялись, Карташев довольно улыбался, а Маня продолжала:
– Нет, как вам нравится? Можно сказать, ангел сошел на землю, а он, чучело...
– Маня, что за манеры?!
– Манеры? Разве с этаким господином хватит каких-нибудь манер?! Ну, хорошо же! Только ты ее и видел! На коленях будешь умолять, ручки мне целовать - никогда!
Она ходила перед Карташевым и твердила:
– Помни, помни - никогда! И заруби это себе хорошенько на своем носу-лопате!
Она остановилась перед братом, взялась в бока и сказала:
– Ну! Повтори теперь еще раз, что ты сказал?
– Сказал, что она очень симпатичная и милая...
– Дальше, дальше.
– Что ж дальше?
– Ну, уж говори прямо, что влюбился, - сказал Сережа. - Я, по крайней мере, - готов.
– Молодец, Сережка! Вот настоящий мужчина, а не такой кисляй, как ты.
– А нога у нее некрасивая: длинная, на низком каблуке, - заметил Тёма.
– Смотрите, смотрите, успел уж и под платье заглянуть...
– Маня!
– Дурак ты, дурак, - продолжала Маня, - нога ее в великолепном, самом модном, летнем ботинке. И всякую ногу одень в такой ботинок, она будет длинная и узкая, как у обезьяны. И через полгода ты и не увидишь другого фасона. И слава богу, потому что нет ничего ужаснее этого полуторааршинного каблука, торчащего на середине подошвы. И в таком ботинке и нога слона и та будет ножкой, а такие, ничего не понимающие, как ты, будут только вздыхать от восторга: ах! ах! Ну, а играет она как?
– Играет прелестно, и если Сережа уже влюбился в нее, то я тоже влюбился в ее музыку.
– Не беспокойся, черт полосатый, влюбишься и в нее.
– Маня! То есть после тюрьмы у тебя такие стали ужасные манеры, замашки, выражения...
– Одним словом, известно, острожная, пропащий человек, и конец.
И Маня хлопнула по плечу старшего брата.
– Ну, ты совсем уж разошлась, - сказала мать, - идем лучше спать.
Но Маня, проходя через гостиную, присела к роялю, и долго еще сперва шумная, а потом тихая музыка разносилась по дому. Под окном кто-то кашлянул. Маня остановилась, прислушалась и встала.
Теперь лицо ее было совершенно другое, напряженное, немного испуганное.
Оглянувшись и увидев
– Ты что здесь делаешь? - накинулась она на него, - пора спать.
– Ну, спать, так спать, - согласился Карташев и пошел в свою комнату.
А Маня дразнила его вдогонку:
– А-га, а-га! хочется поговорить, заслужи сначала! Ты думаешь - такое сокровище даром дают. Надо стоить ее.
– Оставь себе это сокровище, - повернулся к сестре в дверях Карташев и, не дожидаясь ответа, затворил за собою дверь.
Маня не двигалась, пока не затихли его шаги, затем торопливо подошла к окну и кашлянула.
Когда раздался ответный кашель, она наклонилась в окно и тихо спросила:
– Кто?
– Ворганов.
– Проходите через парадную дверь на террасу. - И подождав еще, она пошла на террасу.
Там стоял молодой человек, светлый блондин, в пиджаке.
Маня и молодой человек крепко пожали друг другу руки.
– Благополучно? - спросила Маня.
– Вполне.
– Давно приехали?
– Сегодня.
– Долго пробудете?
– Несколько дней, вероятно...
Молодой человек усмехнулся.
– Жизнь коротка...
– Да, коротка! - вздохнула Маня.
– Жалко, что вы киснете здесь.
– Кисну?..
– Как у вас с матерью?
– Мать уже прошлое. Какую-то сказку, я помню, читала про страшного волшебника, который жил на дне моря, которому на завтрак было мало кита, а в конце концов от старости он стал таким маленьким, что самая маленькая рыбка его проглотила и не заметила даже.
– Так и во всем нашем деле будет.
– Будет-то будет, доживем ли только мы с вами до чего-нибудь хорошенького?
– Доживем. Особенно наш период будет чреватый. Собственно, организованной работе в деревне конец: урядники, смертные приговоры за агитацию ставят партию в безвыходное положение и волей-неволей поворачивают на путь политической борьбы, пропаганды путем нелегальной печати, политического убийства. Сочувствие со стороны общества, во всяком случае, большое. Главный симптом - деньги, прилив небывалый.
– В университет назад не думаете?
– Пока работа есть - нет. Вы знаете, что завтра у нас собрание?
– Знаю и буду. Опять шпиона выследили?
Маня сделала брезгливую гримасу.
– Не люблю этих дел. Доказательств всегда так мало, а уж одно подозрение навсегда вычеркивает человека из списка порядочных. Вот Ахматова: у меня положительно впечатление, что она невинна... И если она действительно невинна, тогда что? Что будет она переживать всю остальную свою жизнь? А мы с таким легким сердцем готовы кого угодно заподозрить, забросать грязью. Брр... - Маня вздрогнула.