Иоанн Мучитель
Шрифт:
— Не управиться катам, — скорбно вздохнул Малюта. — Вон их сколь мало, — уныло кивнул он в сторону трех стоящих палачей.
— Это ведь самого нужного на Руси и нет! — возмутился Иоанн. — Ну и ладно. Пущай один предатель другого предателя губит.
— Это как? — с удивлением воззрился на царя Скуратов.
— А земцы у нас на что? — вопросом на вопрос ответил государь. — Вот и пущай мне доказуют, что они не с ими заодно.
Первая заминка вышла с дьяком Висковатым. После того как главный земской дьяк Андрей Щелкалов громко зачел ему его «вины», стегая после каждой статьи обвинения по голове
— Будьте вы прокляты с вашим царем-кровопийцем.
Сказал, словно в лицо плюнул.
И вновь запыхавшийся Малюта прибежал к Иоанну, беспомощно разводя руками.
— А что сказывает? — притворился царь, будто не слышал громких слов дьяка.
Малюта от неожиданности икнул. Ну как такое повторить. Одно дело — Висковатый, ему терять нечего, а вот Григорию Лукьяновичу — есть что.
— Сказывает, что не хочет каяться, — нашелся он.
— Вишь, каков злодей, — медленно произнес царь, вновь наливаясь безумием ярости. — Даже покаяться не хочет, яко он возжелал всю Русь по кусочкам раздати. Ну да ладно. Хотел я его помиловать, да, видать, не судьба.
— А как тогда казнить повелишь? — уточнил Малюта.
— Какова вина, такова и кара. Чтоб справедливо все было, — назидательно заметил Иоанн. — Коли он Русь по кусочкам раздать возжелал, так и вы его ныне по кусочкам, — и крикнул вдогон: — Каждый чтоб отрезал.
Так скончался бывший глава Посольского приказа, царский печатник и думный дьяк Иван Михайлович Висковатый, которого не пощадили, исполнив в точности так, как и повелел царь. Первым был Малюта, который, недолго думая, отрезал дьяку нос. Вторым подошел Андрей Щелкалов.
— Торжествуешь, — с упреком прошептал Висковатый.
— Не чаял, что так сложится, — честно признался тот и покаялся: — Прости, Иван Михайлович, а о детишках твоих я постараюсь позаботиться, — после чего, зажмурив глаза и чуть не угодив остро заточенным ножом по своим же пальцам, отсек у печатника ухо.
— Молодца, — одобрил внимательно наблюдавший за происходящим царь. — Не думал, что так ловок.
Щелкалов кисло улыбнулся и отошел в сторонку. Его мутило. Нутро выворачивало наизнанку. Кто-то легонько толкнул его в бок. Щелкалов оглянулся. Рядом стоял коренастый миловидный юноша в одеже царского рынды, держа в руке платок.
— Прими, Андрей Яковлич, — вежливо произнес он и посочувствовал: — Худо?
— Съел чего-то вечор, — отговорился дьяк. — Грибки, видать, несвежие были, али поганка затесалась.
— Никак и я с тобой вместях на той же трапезе был, — умно ответил юноша. — Мы с тобой, поди, из одной мисы те грибки отведывали, — и скорбно вздохнул.
— У-у-у, как они его обступили. Будто воронье, — не выдержав, прошипел Щелкалов, глядя на суетившихся возле Висковатого людей, но тут же спохватился и бросил тревожный взгляд
Спустя миг тревога переросла в панику — он, наконец, узнал вежливого собеседника. Перед ним стоял Борис Годунов. Кто он и что он — Щелкалов толком не знал. Ведал лишь, что тот в числе прочих рынд, сопровождает царя во время его торжественных выходов, да еще то, что он в каком-то родстве с постельничим царя Дмитрием Ивановичем Годуновым, приходясь ему вроде бы братаничем [65] .
«Погоди, погоди, — осенило его, — да не тот ли это Годунов, который вроде бы присватался к старшей дочке самого Малюты? А ведь, кажись, и впрямь он самый. Ох, беда, беда. А я-то, дурень, при нем про воронье бухнул. Это ж теперь не сносить мне головы, как пить дать, не сносить».
65
Братанич — сын брата (ст. — слав.).
— Не прав ты, Андрей Яковлич, — возразил Борис, словно не замечая смятения на лице дьяка. — То хорошо, что обступили. Быстрее муки закончатся.
— Да пес с ним, с изменщиком, — дрожащей рукой отмахнулся Щелкалов. — Ты лучше поведай, как здоровье Григория свет… Лукьяновича, — насилу вспомнил он отчество Скуратова-Бельского, которого про себя называл не иначе как Малютой или попросту Гришкой.
Годунов прекрасно понимал, почему тот смотрит на него так испуганно, но улыбнулся не насмешливо, а скорее понимающе, да и то усилием воли почти тут же согнал усмешку с лица и спокойно произнес:
— Для того не меня, а его вопрошать надобно, — и кивнул в сторону площади, где вовсю суетился его будущий тесть.
«И впрямь что-то я глупое сморозил не подумавши, — мелькнуло в голове у Щелканова досадное. — А чтобы еще спросить?», но как назло в голову ничего не лезло. Так и стоял в смятении, нервно переминаясь с ноги на ногу.
— А меня ты не боись, — посерьезнел Борис. — Пущай я не боярин и не окольничий, но ведаю, яко честь рода блюсти, так что отродясь ни на кого не доносил. Чисты у меня длани. А теперь прости за напоминанье, но сдается, что тебе сызнова туда идти надобно. Как-нибудь свидимся, — крикнул он уже вдогон Щелкалову, который, опомнившись, сломя голову бросился к помосту.
Теперь ему предстояло прочесть «вины» государственного казначея Никиты Фуникова — приятеля Висковатого. Сам Иван Михайлович был уже мертв. После того как у дьяка угодливо поотрезали все, что могли, палач отрубил у трупа голову. Однако Фуников тоже отказался повиниться в содеянном, после чего Иоанн разъярился не на шутку.
— В опросных листах ты иное сказывал, — зло прошипел он.
— Тебя бы на ту дыбу вздернуть, царь-батюшка, так и ты бы во всем признался.
— Даже если ты и ни в чем не прегрешил, но ты Висковатому угождал, — произнес Иоанн. — Твоя кровь на нем. Повинился бы он — и тебе быть бы живу, а так… — Он неловко передернул плечами и, скрывая смущение, напустился на ожидавшего его решение Малюту: — И что ты тут на меня уставился?! Али не зришь, каков поганец?! Ныне одно на языке, к завтрему — иное! Вот и казнити его повелеваю тако же! Какова жизнь, такова и смерть, — приговорил Иоанн.