Иоселе-соловей

Шолом-Алейхем

Уехав из Стрища, счастливая дочь не оставила родителям ни гроша, а из своего нового обиталища Переле писала им хорошие, ласковые письма, но тоже ничем не помогла, не поддержала их ни на сколечко. Хоть бы глотком воды попотчевала! Очень неважно повела себя Переле по отношению к своим родителям.

Вот такого рода мадам была эта Переле.

XIX

Появляется новый персонаж —

Берл-Айзик, и Иоселе катит в карете

Богачу во всем удача. Мало того

что он богат и ему доступны все наслаждения мира, он к тому еще окружен толпой раболепствующих, готовых сделать для него что угодно, в надежде, что в свое время им за службу что-нибудь перепадет. Видя такую уйму низкопоклонствующих, богачи думают, что так оно от Б-га и положено, что они достойны всего этого, и начинают взирать на народ свысока, как господин на рабов.

Вот такого рода господа были и стрищенские богачи, «акцизники», как их там называли. Каждый из этой братии постоянно молился с одними и теми же людьми, имел своих «последователей», то есть попросту своих дворовых прислужников. Каждый из этих прислужников старался быть поближе к богачу, и если тот проявлял малейший признак расположения, «последователь» таял от раболепия, сгибался в три погибели, готов был для него спуститься хоть в преисподнюю.

Самым преданным, близким и к тому же бесплатным слугой Мойше-Волфа, царство ему небесное, был Берл-Айзик. Кто он, этот Берл-Айзик, и чем он занимался, сказать трудно, так как никакого дела у него по существу не было. Он постоянно терся возле Мойше-Волфа, вечно вертелся подле его дома и вот так добывал себе средства к жизни.

Он даже доводился каким-то родственником Мойше-Волфу, чуть ли не двоюродным братом, но когда Берл-Айзик заметил, что родство это богачу не по душе, он отбросил родство в сторону: «Какая мне разница! Пускай мы не в родстве. А все же он богач».

Ходил Берл-Айзик не спеша, смотрел в сторону, говорил чуть слышно и мало, чтобы не докучать, как некоторые, и всегда появлялся как раз в то время, когда в нем возникала необходимость. Поэтому-то он и был вхож в дом Мойше-Волфа больше, чем кто-либо другой. Если, случалось, его распекали, Берл-Айзик спокойно все выслушивал, упрятывал брань поглубже в карман и — молчок. «Все богачи на один лад, — говорил он. — Приходит время, когда им хочется покричать, — ну, и надо дать им накричаться».

Когда Мойше-Волф лежал больной, Берл-Айзик ни на шаг не отходил от своего благодетеля. Как верный пес охранял его дом, наблюдал за всем, приглядывался, принюхивался к всякой мелочи, тихонечко и неспешно ступая, обследовал каждый уголок. У него был тайный наказ от двух братьев Мойше-Волфа: как только, упаси Б-г, с Мойше-Волфом будет плохо, немедленно сообщить им, потому что брат их дряхл и болен, детей у него нет, а положиться на нее, на этого жеребчика в юбке, никак нельзя.

Берл-Айзик дело хорошо понимал, пальца в рот ему не клади. И он сотворил все, как полагается: Мойше-Волф только начал отходить, а оба брата уже были у него в доме. Разумеется, Берл-Айзик остался не в накладе. Все же, когда Мойше-Волф отправился на тот свет, Берл-Айзик рассудил так: богача не стало, значит, богачом жена стала. Чего тут не понимать? Во время траурной недели, а затем и траурного месяца Берл-Айзик ни на минуту не отходил от дома:

а вдруг он кому-нибудь понадобится. Но на какого дьявола он сдался мадам Переле? Она терпеть не могла стрищенцев, и каждый из них был ей отвратен, как смерть.

И прислуга тоже ненавидела Берл-Айзика лютой ненавистью.

— Этот человек, — говорила Лейца, — со своим тихоньким говорком и косым взглядом вот где сидит у меня, — и показала на свою шею. — Видеть его не могу!

Берл-Айзик все это прекрасно понимал и изо всех сил старался понравиться Переле, угодить ей чем-нибудь. «Не сегодня, так завтра, — тешил он себя, — а придет такое время… Придет коза до воза».

И такое время пришло.

В тот субботний вечер, когда мадам открыла сердце своей прислуге, Лейца, как на зло, повстречалась с Берл-Айзиком. Повязав шею платком, он разгуливал по двору и, как обычно в субботний вечер, мурлыкал что-то себе под нос.

— Когда же вы собираетесь ехать? — спросил Берл-Айзик, чуть-чуть скосив на нее глаз.

— Ехать? — ответила сердито Лейца. — По-вашему, так вот сели и поехали?

— А что такое? Еще не все уложено? — снова спросил он со сладенькой улыбкой, и все лицо его пошло морщинками.

— Какое там уложено? — фыркнула сердито Лейца. — Вот далось ему — ехать! Есть дела поважнее. Послушайте-ка, Берл-Айзик. Вы ведь, я знаю, порядочный болтун. Так вот, я хочу вас кое о чем спросить… Хочу кое-что рассказать… Только раньше поклянитесь женой и детьми, что это останется между нами.

Лицо Берл-Айзика, на котором только что была легкая усмешка, сразу стало серьезным. Лейца по кусочку, намеками рассказала ему всю историю и еще раз заставила поклясться, что даже птичка на ветке об этом не узнает. Берл-Айзик выслушал ее, подумал немного и, поглядывая своими косыми глазами по сторонам, заявил:

— Ладно. Сегодня вечером он будет здесь.

— Помните же, Берл-Айзик, вы поклялись женой и детьми, что все это будет втайне.

— Втайне, втайне! — успокоил ее Берл-Айзик и не спеша направился в заезжий двор, где остановился Иоселе-соловей со своей братией.

Разговор, который повели там Берл-Айзик и Гедалья-бас, был сугубо дипломатичный. Оба все время были настороже, прощупывали друг друга, клонились то в одну, то в другую сторону, как опытные борцы во время состязания. Так продолжалось до тех пор, пока они окончательно не договорились обо всем. А договорившись, они совместными усилиями выработали план действий.

Первым делом Гедалья позаботился о том, чтобы Иоселе познакомился с мадам Переле, не подозревая даже, для чего это делается.

— Просто так, — ответил он на вопрос Иоселе. — Есть здесь одна богачка — мадам Переле, она хотела бы с тобой познакомиться. Она знает всех великих канторов, очень любит пение и сама играет на фортепьяно. Тебя, что же, убудет, если ты к ней сходишь?

Иоселе послушался его. Вдвоем с Гедальей-басом они отправились к Переле. Перед ними предстали большие, светлые комнаты, нарядные и богато обставленные. Здесь были бархатные диваны, мягкие кресла, хрустальные с бронзою люстры, громадные зеркала, комнатные растения, разные картины в золоченых рамах. Иоселе видел все это первый раз в жизни, и у него даже голова закружилась.