Иосиф Бродский. Большая книга интервью
Шрифт:
Что ты думаешь о юбилейной речи Горбачева?
Понятия не имею. Не читал.
Так и запишем. Вернемся к Вильнюсу. Ты сказал, что скорее приехал бы в Вильнюс, чем в Ленинград, — но тогда весь Ленинград приехал бы в Вильнюс…
Может быть, и это произошло бы. Но я не думаю, что литовцы от этого бы сильно выиграли.
Насколько я знаю, твоя покойная мать происходила из Литвы или откуда-то неподалеку.
Она родилась в Двинске (Даугавпилсе),
В районе Байсогалы, под Шяуляем.
В районе Байсогалы, совершенно верно. Более того, в ее семье кто-то знал литовский язык. Я не помню, кажется, одна из теток, самая старшая, которая недавно умерла.
Которую ты не знал?
Которую я знал. Я думаю, что бабушка знала литовский язык, — то есть мать матери, — но ни с какими проявлениями этого я не столкнулся.
На твою симпатию к Литве это в какой-то мере подействовало?
Думаю, что нет. Я думаю, что моя симпатия к Литве — это моя личная симпатия.
Думаешь ли ты, что писатель малой страны, в частности в Прибалтике, имеет шанс получить Нобеля? Это больной вопрос для всех прибалтийцев.
Конечно, может. Например, Чехословакия не намного больше, чем Литва.
Раза в четыре.
Ну, раза в четыре. И то только по площади, а не по истории. Но это не так важно.
Я в свое время вывел такой закон: если население больше в п раз, то литература больше — или, во всяком случае, известнее — в п2 раз.
Ну, может быть. Я, ей-богу, не знаю. С другой стороны, с подобным же вопросом ко мне обратились китайцы.
Которые: тайванцы или красные?
Континентальный Китай. То есть красные, хотя они скорее все-таки желтые.
И что же ты ответил?
Я сказал: понятия не имею, скорее всего да. Почему бы и нет? Получил же ее японец.
И то же самое скажешь по прибалтийскому поводу?
Абсолютно. То есть вообще вся эта история с Нобелевской премией — ты, может быть, заметил — в конце концов, как бы сказать, такой апофеоз теории вероятности.
Теория вероятности тут корректируется географией. То есть раз в пять лет они должны дать премию испано- язычному автору, раз в десять лет русскоязычному и так далее.
Да, я думаю, что тут они чувства долга не испытывают. Это исключительно следствие их осведомленности о положении дел. Если таковой нет, то и премии нет. Поэтому всячески следует стремиться к тому, чтобы уведомить мир о реальности той или иной литературы. Получил же Лакснесс, получил же Иво Андрич.
Говорят, что главное —
Это неправда. Они знают как минимум три языка. Это сведения из первых рук, потому что я их видел. То есть они жают четыре языка, как правило: французский, итальянский, английский и немецкий. Ну и шведский, разумеется. Но вполне возможно не напечаться по-шведски и получить Нобелевскую премию.
А какое впечатление на тебя вообще произвели шведские академики?
Все восемнадцать произвели на меня чрезвычайно благоприятное впечатление. Это люди — любопытные, с воображением и с большой интуицией. Безусловно, умны, безусловно, чрезвычайно образованны. Им присущ некоторый, конечно, элемент провинциализма, — это я заметил как жертва, так сказать, двух культур, — присущий всякой балтийской или прибалтийской державе…
Спасибо.
На здоровье. Но положительное впечатление создалось наверняка. И потом: что есть Россия, как не прибалтийская держава — и как не большая провинция…
В случае России это скорее отрицательно…
Да, конечно, когда это все разгоняется в таком масштабе. Но вообще провинциальность, на мой взгляд, и обусловливает возникновение великого искусства, великой литературы. Потому что имеет место тоска по мировой культуре, о которой мы знаем. И, я думаю, тоска по мировой культуре ничуть не меньше в Швеции, чем в Литве, чем в России. Той же самой степени интенсивности.
Причем это ничего общего не имеет с размерами нации?
Не думаю. Думаю даже, что у обитателя Новороссийска она несколько ниже, чем у жителя Вильнюса.
И не имеет ничего общего даже с политическим строем?
Тоска эта присуща всем носителям культуры.
У англичан тоски по мировой культуре, по-видимому, нет?
У англичан, может быть, нет. Но, например, в Латинской Америке она существует в лютом виде. Совершенно так же, как в России. Чем объясняется успех латиноамериканской литературы за последние десять, двадцать лет? Потому что они дерут у всех: у французов, немцев, итальянцев, американцев, русских… И это очень живой процесс.
Дерут, как и многие русские?
Как и многие русские, да. Латиноамериканская литература теперь находится в положении американской литературы девятнадцатого века. Или русской литературы девятнадцатого века — первой половины, я бы сказал.
Кроме Пушкина?
Кроме Пушкина, Гоголя и Достоевского. Но, между прочим, и Пушкин тоже будь здоров драл. Но это был человек гениальный. Дело в том, кто дерет, а не у кого.
А нынешние часто не умеют драть?