Иосиф Кобзон. Мгновения…
Шрифт:
Консилиум. Я выбегаю в коридор, где стоит Гела.
– Почему ты не заходишь?
– Меня не пускают! – В бешенстве Гела расхаживает туда-сюда по коридору. – Иди, Неля, потом расскажешь мне все слово в слово.
Я возвращаюсь на консилиум. Там лучшие врачи во главе с Леонидом Рошалем, друзья, Андрей, Варя, Лена и Таня. Я говорю, что лечащий врач предлагает посадить тебя на ИВЛ, но из-за этого могут повредиться голосовые связки.
– Я не дам сделать из Иосифа растение! Иосиф будет здоров и будет петь! – я почти кричу, по моим щекам текут слезы, но голос у меня не дрожит.
Леонид Рошаль говорит:
– Я посажу с ним своего реаниматолога. Если он переживет эту ночь, то останется жить. И можно
Ночь. Ты в реанимационной палате. Я, Гела и Рошаль – в обычной. Я уже не могу рыдать. У меня не осталось слез. Леонид Рошаль уговаривает меня принять успокоительные. Я сопротивляюсь.
– Ты не спала неделю. А ты подумала о том, что потом Иосиф увидит тебя в таком состоянии? – настаивает Рошаль.
Я соглашаюсь выпить успокоительное. Когда Леонид Рошаль выходит из палаты, мы с Гелой начинаем молиться. Это продолжается довольно долго. В палате темно. Вдруг в палату медленно открывается дверь. И входит твоя мама Ида Исаевна. Она садится на кровать рядом со мной и говорит мне: «Перестань плакать. Я еще не скоро с ним встречусь». И тут я просыпаюсь. Меня будит Гела. 5 утра. Мы снимаем туфли и идем на цыпочках по коридору к реанимации. Рошаль выходит из палаты и говорит: «Живой».
Другая клиника. Условия явно намного лучше. Я в палате с тобой. Стою у окна и молюсь. Вдруг я что-то слышу. Поворачиваюсь. Ты сквозь сон поешь. Что-то непонятное. Прислушиваюсь – ты поешь на грузинском.
Когда я сажусь рядом с тобой и беру тебя за руку, ты открываешь глаза:
– Неля, я смогу петь? – Это первое, что ты спрашиваешь.
– Конечно сможешь, ты уже поёшь. – Я еле сдерживаю слезы.
– А Катя родила? – спрашиваешь ты.
– Сегодня. Родила нам внучку. Аниту, – говорю я и наконец плачу, улыбаясь сквозь слезы.
Ты потихоньку идешь на поправку. Мы с Гелой наперебой пытаемся тебя накормить: «Ну, давай борщечку по маминому рецепту. Или половиночку котлетки. Прям маленький кусочек, пожалуйста» – причитаем мы.
– Идите вы со своими котлетами! – вдруг вспыхиваешь ты.
А мы радуемся: смотри-ка, выздоравливает!
Когда мы выходим из палаты, ты просишь нас приготовить мамины вареники с вишнями.
2005. Концерт в честь 8 марта. Ведущие объявляют твой выход. Я стою за сценой вместе с тобой. Я помогаю тебе подойти к кулисам – дальше ты, еще нетвердым шагом, идешь сам.
В зале аншлаг. Зрители встречают тебя стоя громкими аплодисментами.
Ты поёшь. И, пока поёшь, выпрямляешься, стоишь тверже и даже как будто становишься выше.
«Нас не разлучит ничто на свете,
Потому что мы сильнее смерти.
Я нашел тебя, нашел в ночи тебя…»
Ты поворачиваешься к кулисам и смотришь на меня.
Ты всегда смотришь на меня. Даже сейчас. Когда тебя уже нет. Ты продолжаешь смотреть на меня. Каждую секунду.
Иосиф, я благодарю тебя за нашу долгую, счастливую совместную жизнь, в которой было и до сих пор остается так много всего: радости и печали, забот и горестей, любви и взаимопонимания. Спасибо тебе за наших детей Андрея и Наташу, за мою маму, к которой ты всю жизнь так трепетно и нежно относился, за наших общих друзей и родных, за наших замечательных внучек.
Когда-то ты спросил меня, готова ли я разделить с тобой твою жизнь. Я согласилась. Это было абсолютно осознанно. Я понимала, что служить тебе – это большая честь. Не прислуживать, а служить! Я это делала всегда с огромной любовью. Безусловно, это была судьба. Я помню, как увидела тебя впервые… В гостях у Радовых была большая компания. Красивый дом, красивая хозяйка, множество гостей. Я зашла в комнату, где был погашен свет и все смотрели телевизор. Вдруг мужчина, которого я не рассмотрела в темноте, поднялся и уступил мне место. Я села. Когда закончился фильм, включили свет,
Я вышла за тебя замуж, когда мне было двадцать лет. Ты меня многому научил, воспитал, организовал, что-то я постигала вопреки тебе, что-то назло, что-то во имя тебя. Мы были совершенно разные люди. Но ты всегда вел себя со мной на равных. Я тебе за это очень благодарна. Мне никогда не бывало с тобой скучно: чувства гнева, страсти, радости, подавленности, огорчения сменялись с невероятной скоростью и в непредсказуемом порядке. Все твои эмоции я видела на твоем лице. Ты негодовал, радовался, злился. Ты всегда был человеком не слов, а дела.
В свои последние годы ты стал таким потрясающим отцом, мужем, дедушкой!.. Ты всегда был таким, но у тебя не было времени и повода это показать. И наконец ты растворился в семье.
Таких людей, как ты, я никогда не встречала. Все мужчины в моих глазах тебе уступали во всем. Счастье для меня в том, что я смогла всю жизнь прожить с человеком, которого я очень люблю. Мы пережили разные периоды – и счастливые, и невероятно тяжелые.
Прожив с тобой столько лет, я понимаю, что тебя нельзя измерять человеческими рамками. Ты – сверхчеловек, обладающий особым качеством, данным тебе Богом, – космической энергией. Ты прожил десять жизней за одну. При твоей сумасшедшей занятости успевал уделять детям достаточно много внимания, проводил с ними все свободное время, иногда даже брал на гастроли. Ты был по-настоящему семейным человеком, семья для которого – святое. Это у тебя в крови. С поразительной душевной силой, честностью, трудолюбием и полнейшей самоотдачей ты относился ко всему. Я счастлива, что моя жизнь оказалась связана с жизнью такого великого человека, как ты.
Я тебя любила, люблю и сейчас. И буду любить всегда!
Твоя Неля
Гелена Кандель
сестра Иосифа Кобзона
Память, память, ты же можешь, ты должна
На мгновенье эти стрелки повернуть.
Я хочу не просто вспомнить имена —
Я хочу моим родным в глаза взглянуть.
Память уводит в далекие времена, когда вся семья собиралась за большим столом. Я счастливая: у меня пять братьев. Старшие братья – это так здорово! Учат заводить патефон, ставить пластинки… Когда собирались гости, все пели. Папа пел «Землянку», которая напоминала ему военное время, страшный Сталинград. Иосенька пел песни по заказу папы и гостей. Я не отставала, взбиралась на табурет и тоже выступала. Как давно это было…
Чтобы я ни вспоминала, все возвращается к младшему из братьев. Иосенька водил меня в детский сад, защищал от мальчишек из нашего двора, исправлял оценки в дневнике, чтобы не ругала мама.
Когда мне был поставлен сложный диагноз и рекомендована срочная операция, Иосиф сделал все, чтобы операцию провел в Москве лучший врач. Именно мой братик подписывал согласие на операцию: мне было 12 лет. После загородного концерта поздно вечером приехал в клинику, которая к этому времени уже была закрыта, чтобы увидеть меня перед операцией. Он первый вошел и в послеоперационную палату – реанимаций не было в 1960-х годах – с букетом пионов и ананасом. Жил он в это время в общежитии, попросил разрешения, чтобы и маме позволили там жить. Денег было очень мало, но он купил цветы и ананас, чтобы я, проснувшись после наркоза, увидела этот прекрасный букет. Так он спас мне жизнь. Операция была сложная, по новой методике.