Иосиф Сталин – беспощадный созидатель
Шрифт:
Генсек продолжал поучать режиссера: «У вас неправильно показана опричнина. Опричнина – это королевское войско. В отличие от феодальной армии, которая могла в любой момент сворачивать свои знамена и уходить с войны, образовалась регулярная армия, прогрессивная армия. У вас опричники показаны, как ку-клукс-клан». Эйзенштейн возражал: «Они (куклуксклановцы) одеты в белые колпаки, а у нас – в черные». Но Молотов парировал: «Это принципиальной разницы не составляет».
Черкасов вспоминал, что Сталин осуждал Ивана Грозного только за недостаток решительности в искоренении «боярской крамолы»: «Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств. Если
Сталин объяснил, как надо делать третью серию и переделывать вторую: «Нужно правильно и сильно показывать исторические фигуры». Жданов прошелся по некоторым частностям. Ему не понравилось, что Эйзенштейн «увлекается тенями» и наделил Грозного слишком длинной бородой. Режиссер послушно пообещал бороду укоротить. Андрей Александрович похвалил актеров: «Очень хорош Старицкий (актер Кадочников). Он очень хорошо ловит мух. Тоже: будущий царь, а ловит мух! Такие детали нужно давать. Они вскрывают сущность человека». Жданов знал – вождю понравилось, что противник Грозного князь Владимир Старицкий изображен совершенным придурком, тогда как его исторический прототип был талантливым полководцем и человеком с симпатичной внешностью. Здесь Эйзенштейн следовал сталинской формулировке: «Режиссер может отступить от истории: неправильно, если он просто будет списывать детали из исторического материала… Режиссер может варьировать в пределах стиля исторической эпохи». Зато Иосифу Виссарионовичу активно не понравился Михаил Жаров в роли Малюты Скуратова – слишком уж смахивал на злодея, тогда как, по мнению Сталина, жаровский персонаж «был крупным военачальником и героически погиб в войну с Ливонией». В заключение Сталин дал согласие на продолжение работы над третьей серией «Ивана Грозного» и посоветовал не торопиться с ее завершением.
Вторую серию Сталин отправил на полку, где фильм пролежал 11 лет. На следующий день после встречи Николай Черкасов был удостоен звания Народного артиста СССР. Эйзенштейн же пробовал доснять третью серию, но не успел. Через год после памятной беседы, 11 февраля 1948 года, великий режиссер скончался от инфаркта. Третья серия так и не была завершена, а большая часть отснятого материала пропала.
В эйзенштейновском Иване Грозном Сталин увидел себя не только великим государственным деятелем, но и палачом, подсознательно испытывавшим муки совести – отсюда и нерешительность Грозного, его гамлетизм. Неизвестно, приходили ли во сне к Сталину казненные им. Думаю, что нет. Но такой Грозный на экране ему не нужен был потому, что народ все равно увидел бы в царе генералиссимуса.
Хотя Сталин не выпустил вторую серию «Ивана Грозного» на экран, художественными открытиями Эйзенштейна он стал пользоваться в полной мере в своей политической практике.
16 октября 1952 года состоялось последнее выступление Сталина – на Пленуме ЦК КПСС. Оно сохранилось в записи одного из его участников – секретаря Курского обкома Леонида Николаевича Ефремова. Иосиф Виссарионович обрушился лишь на двух представителей «старой гвардии» – Молотова и Микояна: «Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.
Молотов – преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти
А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это – грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предположение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это – вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения.
Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному вопросу, как это быстро становится известно товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.
Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Иванович? Что ему тут не ясно?
Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна».
Когда Микоян пытался оправдаться, Сталин обозвал его «новоявленным Фрумкиным» – давно уже расстрелянным сторонником Бухарина, бывшего наркома финансов и внешней торговли, проявившим, как мы помним, в 1923 году преступное непонимание того, что советским органам негоже открыто ссылаться на партийные директивы. Это был грозный признак. А когда Молотов начал каяться, признал свои ошибки и заверил, что был и остается верным учеником Сталина, Сталин его одернул: «Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина».
Но самой драматической оказалась концовка этого последнего сталинского публичного выступления. Вот как его описывает Л.Н. Ефремов: «Голос с места: Надо избрать товарища Сталина Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин: Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР.
Г.М. Маленков на трибуне: Товарищи! Мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Сталин на трибуне: На Пленуме ЦК не нужны аплодисменты. Нужно решать вопросы без эмоций, по-деловому. А я прошу освободить меня от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР. Я уже стар. Бумаг не читаю. Изберите себе другого секретаря.
С.К. Тимошенко: Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один избираем Вас своим руководителем – Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
Все стоя горячо аплодируют, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел».