Иосиф Сталин – беспощадный созидатель

Соколов Борис Вадимович

В последнем письме, датированном 10 декабря 1937 года, Бухарин просил, если ему сохранят жизнь: «…Либо выслать меня в Америку на 10 лет… Я провел бы кампанию по процессам, вел бы смертельную борьбу против Троцкого… Но если есть хоть какое-то в этом сомнение, то послать меня хоть на 25 лет на Печору и Колыму, в лагерь, где я поставил бы университет, институты, картинную галерею, зоо– и фитомузеи. Однако, по правде сказать, я на это не надеюсь». Николай Иванович утверждал: «Мне не было никакого выхода, кроме как подтверждать обвинения и показания других и развивать их: ибо иначе выходило бы, что я не разоружаюсь. Я… соорудил примерно такую концепцию: есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем; б) в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а) виновных, б) подозрительных, с) потенциально подозрительных… Без меня здесь не могли обойтись. Одних обезвреживают так-то, других по-другому, третьих по-третьему… Ради бога не думай, что здесь скрыто тебя упрекаю».

И в том же последнем письме Бухарин еще раз каялся – в надежде умилостивить Кобу: «Я не христианин. Но у меня есть свои странности – я считаю, что несу

расплату за те годы, когда я действительно вел борьбу (дальше разговоров в кругу единомышленников эта борьба не шла. – Б. С.) … Больше всего меня угнетает такой факт. Летом 1928 года, когда я был у тебя, ты мне говорил: знаешь, почему я с тобой дружу? Ты ведь не способен на интригу? Я говорю – да. А в это время я бегал к Каменеву. Этот факт у меня в голове, как первородный грех иудея. Боже мой, какой я был мальчишка и дурак, а теперь плачу за это своей честью и всей жизнью. За это прости меня, Коба. Я пишу и плачу, мне уже ничего не нужно… Когда у меня были галлюцинации, я видел несколько раз тебя и один раз Надежду Сергеевну. Она подошла ко мне и говорит: «Что же это такое сделали с вами, Николай Иванович? Я Иосифу скажу, чтобы он вас взял на поруки». Это было так реально, что я чуть было не вскочил и не стал писать тебе, чтобы ты… взял меня на поруки. Я знаю, что Н. С. не поверила бы, что я что-то против тебя замышляю, и недаром «подсознательное» моего «Я» вызвало этот бред».

Над бухаринским бредом Сталин наверняка потешался. Ишь ты, на поруки просится, да еще спекулирует на симпатиях к себе покойной Надежды. И признается все-таки, что пытался сговориться с Каменевым. Как будто он, Сталин, об этом тогда же не знал. Судить надо по революционному правосознанию, основываясь на агентурных данных, а не на судебной системе доказательств. Царская полиция много прогадала, что ограничивалась административной высылкой революционеров на Север и в Сибирь, не имея возможности пришить к судебному делу донесения осведомителей. Он такой ошибки не совершит. Бывших оппозиционеров – в лагерь, в тюрьму или сразу к стенке. Предавший раз предаст и дважды. А предательством Иосиф Виссарионович считал любое несогласие с собой по принципиальным вопросам.

Сталин ни на одно письмо бывшего друга не ответил. На первом члены Политбюро оставили резолюции: «По-моему, писал жулик»; «Все жульничество: я не я и лошадь не моя»; «Безусловно жульническое письмо». В прошении о помиловании, уже после вынесения беспощадного приговора, Бухарин умолял: «Я внутренне разоружился и перевооружился на новый социалистический лад… Дайте возможность расти новому, второму Бухарину – пусть будет он хоть Петровым. Этот новый человек будет полной противоположностью умершему, он уже родился, дайте ему возможность хоть какой-то работы». Но Коба не даровал ему жизни даже под псевдонимом.

Замечу, что справиться с такими конкурентами, как Зиновьев и Каменев, Радек и Бухарин, было не так уж трудно, раз удалось в дальнейшем заставить их на открытых процессах признаваться в самых чудовищных преступлениях, которые они никогда не совершали.

И наверняка Сталин посмеивался над письмами неверного друга. Можно сказать, что Иосифу Виссарионовичу повезло не только в том, что все его соперники оказались людьми, не искушенными в политических интригах. Не менее важным было то, что все деятели оппозиции, за исключением Троцкого, зарекомендовали себя элементарными трусами. В гражданскую они активно поддерживали и проводили в жизнь красный террор, грозили всему миру штыками Красной Армии, хотя на фронтах появляться избегали, пороху не нюхали. А когда сами стали жертвой сталинского гнева, не поделили с Кобой власть, то готовы были славословить вождя и поддерживать любые его действия, лишь бы сохранить приближенное положение к партийному Олимпу, а на финальной стадии – уже только затем, чтобы остаться в живых. Их не хватало ни на серьезную борьбу, ни даже на эмиграцию, ни на смерть с достоинством.

Надо признать, что многие искренние поклонники Сталина с энтузиазмом приветствовали процессы над лидерами оппозиции, не подозревая, что скоро карающая десница вождя доберется до них самих. Так, М.А. Сванидзе записала в дневнике осенью 1936 года: «То, что развернулось, превзошло все мои представления о людской подлости. Все – включая террор, интервенцию, гестапо, воровство государственных средств, вредительство и разложение вокруг себя и все это без политической программы, а только из карьеризма, из алчности, из желания жить, иметь любовниц, заграничные поездки, широкую жизнь и туманные перспективы захвата власти дворцовым переворотом, без опоры на массы, чтоб разрушить то, что создано революцией идей, и это в то время, когда народ приносил тысячу жертв для создания счастливой жизни, для построения бесклассового общества, для укрепления обороноспособности, для индустриализации Союза, для укрепления колхозов – люди вредили, строили гнусные планы, продавали родину.

Где элементарное чувство патриотизма, любви к своей родине, привязанности к «дыму отечества»? Эти моральные уроды заслужили своей участи. Минутами мозги мои теряли точку опоры и мне казалось, что я схожу с ума, так все было непостижимо страшно и бессмысленно».

А 7 августа 1937 года она же отметила: «Беспрерывное изъятие людей с именами, которые много лет красовались наряду с лучшими людьми нашей страны, которые вели большую работу, пользовались доверием, много раз награждались – оказались врагами нашего строя, предателями народа, подкупленными нашими врагами… Как мы могли проглядеть, как могло случиться, что вражеский элемент расцвел таким пышным цветом…

И вот эти хамелеоны на 20-м году революции обнаружились во всем своем лживом облачении. Ни элементарной честности, ни патриотизма, ни чисто животной привязанности к своему государству в них не нашлось. Вредить, продаваться, шипеть, ненавидеть, предавать, только бы не процветание самого справедливого строя. Сколько чуждого и недоброжелательного элемента в момент революции присосались к партии – как клещи всосались и пили соки, все они взгромоздились на командные высоты – сначала маскировались,

прикидывались правоверными, а потом снюхавшись и объединившись, обнаглели и к счастью выявились, правда, с большим опозданием, так как успели уже сорганизоваться и причинить немало вреда стране. Настроение создалось тяжелое. Недоверие и подозрительность, да и что удивительного, когда вчерашние знакомые сегодня оказываются врагами, много лет лгавшими и носившими маску. Правда, большинство предателей и вредителей всегда были разложенцами, людьми мало симпатичными мне, я лично не понесла разочарований, так как ко всем обнаруженным преступникам никогда не питала нежных чувств, но противно, что я могла с ними встречаться, говорить, даже некоторых принимать у себя в доме».

Кульминацией Большого террора стал приказ НКВД № 0047 от 30 июля 1937 года. Он предусматривал проведение операции «по репрессированию бывших кулаков, активных антисоветских элементов и уголовников». Для ее осуществления создавались «тройки» на местах в составе секретаря обкома или республики, главы областного или республиканского НКВД, главы областного Исполкома или республиканского ЦИК или прокурора. Действовали также и «двойки» в составе главы НКВД и прокурора или 1-го секретаря обкома партии и главы НКВД. А более 40 тысяч представителей высшей номенклатуры, а также те, кто признавался наиболее опасными противниками Советской власти, были репрессированы после утверждения списков на Политбюро. Предусматривались две категории репрессии: 1-я категория – расстрел, 2-я категория – заключение в лагерь. На каждую территорию спускались лимиты по числу лиц, которых необходимо репрессировать по 1-й и по 2-й категориям. В последующем эти лимиты, как правило, увеличивались. Так, Никита Хрущев, впоследствии отрицавший свою причастность к репрессиям, сразу после назначения 1-м секретарем компартии Украины в январе 1938 года добился от Политбюро уже в феврале увеличения лимита репрессируемых по 1-й и 2-й категории на 30 тыс. человек. Всего же в период его правления на Украине в 1938 году было казнено около 35 тыс. человек. А в Москве и Московской области в 1937 году, будучи 1-м секретарем горкома и обкома и членом «тройки», он успел отправить на смерть только в рамках исполнения приказа № 00447 не менее 11 тыс. человек. Так что Никита Сергеевич, возглавлявший в эпоху террора две крупнейшие парторганизации, оказался едва ли не самым кровавым палачом из всех членов сталинского Политбюро. Также и все члены Политбюро и секретари областных и республиканских организаций, как уцелевшие, так и сгинувшие в огне Большого террора, отправляли на смерть многими тысячами. Например, Лаврентий Берия в Грузии до своего назначения в НКВД успел казнить только во исполнение приказа № 00447 около 4,5 тыс. человек, а общее число жертв в тот период, скорее всего, достигло 5 тыс. человек. Сталин связал кровавой порукой всех своих сотрудников, всех руководителей партии, Советской власти и НКВД.

Второй крупнейшей операцией НКВД в 1937–1938 годах была т. н. «операция по национальным контингентам». В рамках этой операции с августа 1937 года по ноябрь 1938 года, направленной против лиц «неблагонадежных» национальностей, имевших собственные государства за пределами СССР, прежде всего против поляков, немцев, латышей, литовцев, эстонцев, финнов, греков, румын, болгар, китайцев, корейцев и персидских подданных, в рамках всех «национальных операций» было осуждено 335 513 человек, из них приговорено к расстрелу 247 157 человек, то есть 73,66 % от общего числа осужденных. Их обвиняли в шпионажах, диверсиях и прочей антисоветской деятельности, но не подлежит сомнению, что мотивом для репрессий была исключительно «неподходящая» национальность тех или иных лиц. Еще 9 марта 1936 года Политбюро ЦК ВКП(б) издает постановление «О мерах, ограждающих СССР от проникновения шпионских, террористических и диверсионных элементов». В соответствии с ним усложняется въезд в страну политэмигрантов и создается комиссия для чистки международных организаций на территории СССР. Год спустя, в марте 1937 года, постановлением Политбюро было отказано в продлении вида на жительство проживающим в Западной Сибири иностранцам, в первую очередь гражданам Германии, Японии и Польши. Ежов подписал и ввел в действие по телеграфу приказ № 00439, согласно которому местные органы НКВД были обязаны в пятидневный срок арестовать всех германских подданных, в том числе и политических эмигрантов, работающих или ранее работавших на военных заводах и заводах, имеющих оборонные цеха, а также железнодорожном транспорте, и в процессе следствия по их делам «добиваться исчерпывающего вскрытия не разоблаченной до сих пор агентуры германской разведки». 11 августа 1937 года Ежов подписал приказ НКВД № 00485, согласно которому с 20 августа осуществлялась широкая операция, направленная на полную ликвидацию местных организаций «Польской организации войсковой». Ее планировалось закончить в трехмесячный срок. «Польская операция» стала крупнейшей из «национальных операций». По ней было осуждено 139 815 поляков, из которых 111 071 человек расстреляны. В августе – сентябре 1937 года начались репрессии против советских немцев, которые проводились по образцу «польской операции». Всего по «немецкой линии» были осуждены 55 005 немцев, из них 41 898 человек к расстрелу. 17 августа 1937 года последовал приказ о проведении «румынской операции» в отношении эмигрантов и перебежчиков из Румынии в Молдавию и на Украину. Были осуждены 8292 румын, из которых приговорено к расстрелу 5439 человек. 30 ноября 1937 года телеграмма Ежова № 49990 санкционировала проведение т. н. «латышской операции». В ее рамках было осуждено 21 300 латышей, из которых 16 575 человек были расстреляны. В аналогичной «греческой операции», начатой 1 декабря 1937 года, были репрессированы более 20 тыс. греков, из которых 93 % было расстреляно. По «эстонской линии» было осуждено 9735 человек, в том числе к расстрелу – 7998 человек, а по «финской линии» – соответственно 11 066 и 9078 человек. По директиве НКВД от 29 января 1938 года об «иранской операции» было осуждено 13 297 этнических иранцев, из которых 2046 приговорены к расстрелу. Подавляющее же большинство персидских подданных из числа азербайджанцев были высланы в Иран. Высылке в Казахстан и Среднюю Азию подверглись проживавшие на Дальнем Востоке китайцы и корейцы.