Иосип Броз Тито. Власть силы
Шрифт:
Как заметил Моше Пьяде, в 1914 году австро-венгерское правительство потребовало, чтобы его сыщики отправились в Белград для расследования убийства эрцгерцога Франца Фердинанда, и отказ Сербии в конечном итоге вызвал пожар первой мировой войны.
Советский Союз повторно направил свое приглашение, а фактически требование, обязывавшее югославов прибыть на предстоящее совещание Информбюро (Коммунистическое информационное бюро) в Бухаресте.
Ехать или не ехать на это совещание – это стало главным вопросом, разделившим югославское руководство либо на приверженцев Тито, либо на сторонников Сталина – последних впоследствии стали именовать информбюровцами.
Югославы
Он уверял меня в том, что просто не может быть, чтобы одно социалистическое государство напало на другое, тогда как я придерживался иной точки зрения. Я говорил, что если это произойдет, это будет означать распад марксистской идеологии и коммунизма как мирового движения. Мы еще немного продолжили нашу дискуссию.
– Будем воевать с ними, – категорично заявил я.
– С Красной Армией? Нет, вести войну против Красной Армии я не буду [392] .
392
Джилас М. Подъем и падение, стр. 200.
В тот же день после обеда Джилас обсуждал с Тито все ту же тему.
В какой-то момент, когда мы затронули вопрос о возможности советского вторжения, он воскликнул: «Умрем на родной земле! По крайней мере, хоть память о нас останется» [393] .
В конечном итоге, собравшееся в Бухаресте совещание Информбюро объявило напуганному миру об исключении из своих рядов Югославии – за преступления, варьировавшиеся от «великодержавности» до намерения реставрировать капитализм.
393
Джилас М. Подъем и падение, стр. 200.
Как и в случае с письмом Молотова-Сталина, наиболее провокационной особенностью информбюровской резолюции, по крайней мере в глазах сербов, была ее дата, 28 июня – день святого Вита. Даже ярые коммунисты вроде Джиласа, притворявшегося, будто ему безразлична средневековая история, были поражены датой, выбранной информбюровцами.
Резолюция не содержит ничего нового или поразительного. Но подписание ее в день годовщины трагической битвы при Косово, которая повлекла за собой пять веков турецкого владычества над сербским народом, врезалось в сердца и умы всех сербов.
Хотя в этом, как мы с известной долей злорадства отмечали, нет ничего религиозного или мистического, подобное совпадение дат серьезно настораживает [394] .
394
Джилас М. Подъем и падение, стр. 201.
Джилас не ложился спать до самого утра, готовя ответ КПЮ на резолюцию Информбюро.
Спустя более 30 лет после разрыва со Сталиным, когда Тито уже доживал свои последние дни, загребское телевидение показало события 1948 года в трагикомедии под названием «Большой напор».
Фильм начинается со следующего эпизода: древний
В числе прочих заводских служащих – очкастый техэксперт, дока в своем деле, и чопорная, но в то же время гиперсексуальная дама-парторг, заставляющая коллег-заводчан принять ее лозунг: «Мы делаем генераторы! Генераторы делают нас!».
На коллективном пикнике, в горах, эта дамочка охотится за героем, как, впрочем, и за любым существом в брюках, пока, наконец, не находится некий мужчина, который утаскивает ее в кусты.
Действие продолжается и на самом заводе имени Р. Кончара, где в эпизодах культурного воспитания рабочих появляется толстая сопрано-певица, отчаянно фальшиво исполняющая Верди. С этого момента фильм превращается в настоящий фарс.
Затем зритель видит заводских рабочих на первомайской демонстрации 1948 года, несущих портреты Тито и Сталина.
Спустя какое-то время, в конце июня, приходит известие о резолюции Информбюро и ответе Югославии, опубликованных рядом на одной странице в «Вьеснике» – печатном органе хорватских коммунистов.
На заводском митинге рабочие молчат, но до того момента, пока героиня фильма не начинает говорить: «Не нужно верить в то, что Сталин всегда прав, прав во всех отношениях. Мы не обязаны ходить в церковь и славить бога Сталина…»
Со стены падает портрет Сталина – вождя народов, стекло, покрывавшее его, разбивается.
Дама-парторг и еще несколько рабочих становятся на сторону Информбюро и проводят свое тайное собрание.
«Чего они хотят? Чтобы мы завтра повернули штыки против русских?» – спрашивает герой. Все присутствующие встают и начинают петь Интернационал.
Этот эпизод – самый трогательный во всей этой гротескной картине.
Завод охватывает страх и подозрительность. Старые друзья ссорятся даже за игрой в бильярд.
Герой отправляется в деревню к своей возлюбленной, оскорбляется за антисталинистскую статью, напечатанную во «Вьеснике», и ударяет подругу свернутой в трубку газетой.
За информбюровцами ночью приходят сотрудники службы безопасности и отправляют их либо в тюрьму, либо в лагерь.
Герой пытается бежать на Восток, но погибает от пули пограничников. Превозмогая горе, героиня возвращается к своим «родным» генераторам.
Появление трагикомического фильма, с юмором повествовавшего о событиях 1948 года и даже с некоторой симпатией рисовавшего информбюровцев, само по себе являлось свидетельством того, насколько сильно изменилась страна за годы правления Тито. При этом не следует забывать о том, что большинство восточноевропейских стран все еще оставалось частью Советской империи.
Однако для большинства югославов, особенно для коммунистов, в событиях кризисного 1948 года не было ничего смешного.
Когда Тито заявил, что югославская революция не пожирает своих детей, он подразумевал то, что она не убивала их. Но она била и истязала их, оставляя порой на волосок от гибели.
Единственной ее жертвой все же можно считать хорвата Андрийю Хебранга, арестованного в мае 1948 года и якобы совершившего в тюрьме самоубийство. Некоторые югославы погибли при попытке бегства в информбюровские страны.