Иов, или Осмеяние справедливости
Шрифт:
— Не совсем. Чаевые. Купила в фойе у прилавка с мелочами. Дорогой, я хочу, чтобы ты побрился в первый же перерыв.
— Разреши мне просветить тебя, куколка. Это тебя берут на работу за то, что ты красива. Меня же нанимают потому, что у меня крепкая спина, слабый ум, а характер покладистый. Им совсем неважно, как я выгляжу.
— А мне важно.
— Твое малейшее желание — закон для меня. А теперь беги, ты задерживаешь мой производственный процесс.
Этой ночью Маргрета объяснила мне, почему она купила бритву прежде всего.
— Дорогой мой, не только потому,
Однако есть и другая причина. В результате всех перемен тебе приходилось отпускать усы — и раз, и два… Я насчитала пять раз. Причем однажды ты их отращивал целых три дня подряд. Дорогой, когда ты свежевыбрит, то выглядишь в высшей степени привлекательным и веселым, и я счастлива, что вижу тебя таким.
Маргрета сшила мне нечто вроде пояса для денег — вернее, просто матерчатый кармашек с матерчатым же пояском. Она хотела, чтобы я не снимал его даже в постели.
— Милый, каждый раз, когда мир меняется, мы теряем все, кроме того, что на нас. Я хочу, чтобы ты клал сюда и бритву, и серебряные деньги, когда раздеваешься перед сном.
— Не думаю, что нам удастся перехитрить Сатану так просто.
— Может быть, и не удастся. Но попробуем. После каждой смены миров мы остаемся лишь в платье, которое было на нас в тот момент, и с тем, что лежало в карманах. Кажется, это одно из правил.
— У хаоса нет правил.
— А может быть, это не хаос, Алек, если ты не хочешь носить пояс, то, может, не станешь возражать, чтобы его носила я?
— Ох, конечно, я надену его. Сатану это не остановит, если уж он собрался отобрать у нас что-то. Впрочем, меня не это беспокоит. Он уже один раз выкинул нас в чем мать родила в Тихий океан. А мы умудрились вынырнуть. Помнишь? А вот что меня действительно тревожит… Марга, ты заметила, что каждый раз, когда происходило превращение, мы крепко держались друг за друга? Ну хотя бы за руки?
— Заметила.
— Превращение происходит в мгновение ока. А что случится, если мы не будем вместе? Если не будем держаться друг за друга? Или хотя бы касаться друг друга? Ну-ка, ответь!
Она молчала так долго, что я подумал, будто она не хочет отвечать.
— Угу, — сказал я, — вот и я так думаю. Но мы же не можем все время быть друг с другом, как сиамские близнецы. Нам нужно работать. Моя дорогая, жизнь моя! Сатана, или Локи, или какой-нибудь другой злой дух может разлучить нас навечно, просто воспользовавшись моментом, когда мы телесно не соприкасаемся.
— Алек…
— Да, моя любовь?
— Локи мог сделать это с нами уже давным-давно. Однако же не сделал.
— Но это может произойти в следующее же мгновение.
— Конечно. А может и никогда не произойти.
Все же мы неуклонно двигались
Бритва все же осталась со мной: ни коп, ни шериф, ни судебный исполнитель не стали ее конфисковывать.
Передвигаясь обычным способом (мой большой палец и прелестные ножки Маргреты; я уже давно мысленно примирился с тем, что даже неотвратимым можно наслаждаться), мы оказались в прекрасной местности (надо думать, это был Техас): водитель грузовика высадил нас прежде чем свернуть с шестьдесят шестого шоссе на проселок.
Из пустыни мы попали в страну низких зеленых холмов. Стоял дивный день, а мы были усталые, голодные, потные и грязные, так как наши преследователи — Сатана или кто-то там еще — превзошли себя: три превращения за тридцать шесть часов.
В один и тот же день я дважды получал место мойщика посуды в одном и том же городе и по одному и тому же адресу… и не заработал ни гроша. Трудно получить деньги в «Харчевне одинокого ковбоя», если она вдруг превращается в «Гриль Вивьен» прямо на твоих глазах. Сказанное вполне справедливо и в отношении этой самой «Вивьен», когда она три часа спустя превратилась в площадку для продажи подержанных автомобилей. Единственное, что было хорошо, так это то, что, по счастью (а может быть, заговорщики так и задумали), мы с Маргретой каждый раз оказывались вместе: в одном случае она зашла за мной, и мы оба дожидались, когда мой босс расплатится за работу, а в другом — мы с ней работали на одной кухне.
Третье превращение заставило нас бросить ночлег, который уже был оплачен (притом частично трудами Маргреты).
Итак, когда водитель грузовика высадил нас, мы были грязными, голодными и усталыми, а моя паранойя достигла наивысшей отметки.
Пройдя несколько сот ярдов, мы вышли к крошечному очаровательному ручейку — зрелище, которое в Техасе ценится выше любого другого.
Мы остановились возле трубы, соединяющей берега.
— Маргрета, ты не хочешь пошлепать по воде?
— Милый, я собираюсь сделать куда больше: я не только пошлепаю, я искупаюсь.
— Хм… Ладно. Пролезь под проволокой, пройди вдоль ручья ярдов пятьдесят-семьдесят пять, и там, думаю, с дороги никто не увидит.
— Возлюбленный, они могут выстроиться там в очередь и орать от восхищения сколько хотят. Я все равно буду принимать ванну. И… эта вода, кажется, чистая. Ее можно пить? Как ты думаешь?
— Выше по течению? Конечно. Думаю, что со времени айсберга мы пили ничуть не лучшую. Ах, если бы у нас была какая-нибудь еда… Например, горячий фадж-санде. Или ты предпочитаешь яичницу?