Иов, или Осмеяние справедливости

Хайнлайн Роберт Энсон

— Да как у тебя язык повернулся сказать такое!

— Алек… ведь там твоя жена.

Клянусь, я говорю правду за много-много недель я ни разу даже не вспомнил про Абигайль. Я искренне убедил себя, что никогда больше не увижу ее (ведь мой родной мир вернулся совершенно неожиданно). Теперь у меня была жена, такая жена, о которой любой мужчина мог только мечтать — Маргрета!

Интересно, не такой ли шок вызывает у трупа первая лопата сырой земли, брошенная на гроб?

Я пришел в себя. Однако с трудом.

— Марга, вот что мы сделаем. Да. У меня есть проблема, но мы вполне способны ее решить. Конечно, в Канзас-Сити

мы поедем только вместе! Ты обязательно должна быть со мной. Но там из-за Абигайль мне придется подыскать какое-нибудь спокойное местечко, где ты остановишься, пока я буду распутывать свои дела. (А распутаю ли я их? Ведь Абигайль наверняка потребует моей крови.) Прежде всего я должен получить свои деньги. Мне надо будет повидаться с адвокатом. (Развод? В штате, где есть только одно законное основание для развода, но на которое имеет право лишь потерпевшая сторона? Чтоб Маргрета выступила в роли «другой женщины»? Невозможно! Чтоб ее вынесли из города на шесте, если того потребует Абигайль? Не имеет значения, что будет со мной, неважно, что Абигайль обдерет меня как липку

— Маргрета не должна стать жертвой законов «Алой Буквы» [89] моего мира. Ни в коем случае!) А потом мы уедем в Данию. (Нет, развод невозможен!)

— Правда уедем?

— Обязательно. Дорогая, ты моя жена во веки веков! Я не могу бросить тебя тут, пока буду разбираться со своими делами в Кей-Си. Мир может снова измениться, и я тебя потеряю. Но и в Данию нам нельзя ехать, пока я не получу свои деньги. (А что, если Абигайль уже очистила мой счет в банке?)

89

В некоторых пуританских общинах Новой Англии до революции падшие женщины должны были носить на платье алую букву «А» (адюльтер).

— Хорошо, Алек. Мы поедем в Канзас-Сити.

(Это частично решало проблему, но отнюдь не с Абигайль. Все равно. Этот мост я сожгу, когда придет время.) Тридцатью секундами позже проблем у меня заметно прибавилось. Конечно, сказала девушка-телефонистка, она запросто организует мне междугородный разговор с оплатой абонентом. Канзас-Сити? Канзас-Сити? Для звонка в Канзас-Сити — неважно, в канзасскую или в миссурийскую его часть

— стоимость вызова для получения согласия абонента оплатить разговор составляет двадцать пять центов. Опустите, пожалуйста, деньги в автомат, когда я скажу. Вторая кабина.

Я вошел в кабину и начал рыться в карманах в поисках мелочи. Вот что я выложил на столик:

серебряные двадцать пять центов, два медяка по три пенса, канадский четвертак с изображением королевы (какой королевы?), полдоллара, три пятицентовые монеты, которые не были настоящими «никелями», ибо обладали куда меньшим размером.

Ни на одной из этих монет не было привычной мне надписи «Бог наша сила» — девиз Северо-Американского Союза.

Я смотрел на эту коллекцию и старался вспомнить, когда же произошло последнее превращение? Видимо, уже после того, как я получил в последний раз плату за работу. Стало быть, где-то между второй половиной вчерашнего дня и тем моментом, когда сегодня утром, сразу же после завтрака, нас подобрала очередная попутка. Значит, ночью, когда мы еще спали? Но мы не теряли ни

одежды, ни денег. Даже бритва и та была на месте, привычно оттопыривая нагрудный карман рубашки.

Неважно, любая попытка понять детали превращений вела только к одному

— к безумию. Превращение явно произошло: я был в своем родном мире… и он оставил меня без средств. Во всяком случае без здешних денег.

При отсутствии выбора этот канадский четвертак выглядел наиболее подходящим для моей цели. Я даже не стал уверять себя, что восьмая заповедь [90] не должна применяться по отношению к крупным корпорациям. Я просто взял четвертак и снял с рычага трубку.

90

Не укради.

— Номер, пожалуйста.

— Будьте добры, разговор за счет абонента. Церкви, объединенные благочестием, Канзас-Сити, штат Канзас. Номер Стейт Лейн 12–24-джи. Буду говорить с любым, кто подойдет.

— Опустите двадцать пять центов, будьте любезны.

Я опустил канадский четвертак и затаил дыхание, пока не услышал, как он со стуком провалился. Затем «центральная» сказала:

— Спасибо. Не вешайте трубку. Пожалуйста, ждите.

Я ждал. Ждал. Ждал очень долго.

— В ответ на ваш вызов в Канзас-Сити церкви, объединенные благочестием, отвечают, что они не принимают неоплаченных звонков.

— Подождите! Скажите им, пожалуйста, что звонит его преподобие Александр Хергенсхаймер.

— Благодарим вас. Опустите, пожалуйста, двадцать пять центов.

— Послушайте! Я же ничего не получил за свой четвертак. Вы отключились слишком быстро.

— Мы не отключались. Это отключился ваш абонент в Канзас-Сити.

— Пусть так. Позвоните ему еще раз и скажите, чтоб на этот раз не отключался.

— Хорошо, сэр. Опустите, пожалуйста, двадцать пять центов.

— «Центральная», неужели вы думаете, что я звонил бы за счет абонента, если бы у меня был запас мелочи? Вызовите Канзас-Сити еще раз и скажите им, кто я такой. Его преподобие Александр Хергенсхаймер, заместитель исполнительного директора.

— Пожалуйста, подождите.

И снова я ждал. Ждал очень долго.

— Ваше преподобие! Абонент в Канзасе ответил, что они не приняли бы неоплаченного вызова даже от… я цитирую: «…от Иисуса Христа».

— Такой разговор — богохульство! Так нельзя разговаривать ни по телефону, ни…

— Совершенно согласна. Там было и еще кое-что. Абонент велел передать вам, что в жизни о вас не слыхивал.

— Ну уж это… — Я замолчал, ибо не мог найти слов, которые сообразовывались бы с моим саном священнослужителя.

— Именно так. Я постаралась выяснить его имя. Он бросил трубку.

— Молодой? Пожилой? Бас? Тенор? Баритон?

— Юноша. Сопрано. Мне показалось, что это посыльный, который сидит у телефона в обеденный перерыв.

— Понятно. Что ж, благодарю вас от всей души за любезность. Самое главное в жизни, на мой взгляд, честное выполнение своих обязанностей.

— Это я благодарю вас, ваше преподобие.

Я покинул кабинку, но, если бы мог, охотно дал бы себе пинка в зад. Маргрете я ничего объяснять не стал, пока мы не отошли подальше от здания телефонной станции.