Ирина Хонда. Мы с Витей опытные гонщики

Есть такая поговорка: «Если на роду написано, счастье и на полке найдет». Мол, ничего для этого делать особенно не придется. Вот и у меня все вышло само собой.

С Виктором Алексеевичем мы познакомились в лифте Театра имени Ленинского комсомола при печальных обстоятельствах: я занималась организацией похорон Павла Смеяна по просьбе его семьи. Помню, что-то громко говорила, жестикулировала и стоявший рядом дяденька заметил:

– Девушка,

что это вы тут размахиваете ногами и руками?

– Мои ноги, куда хочу, туда и размахиваю.

Я искоса взглянула в его сторону: а-а-а, это же тот самый… из «Выйти замуж за капитана»… фамилию забыла. Постарел… Ну и ладно, какое мне дело – он не в моем формате. Но «капитан», забыв вдруг о своих делах, пошел за мной. За то время, что я бегала с этажа на этаж, он вручил визитку (ну конечно же, Виктор Проскурин!) и спросил, можно ли позвонить мне в два часа ночи.

– И как к этому отнесется ваша жена?

– Я не женат.

«И на том спасибо», – подумала я.

Потом узнала, что Виктор Алексеевич не ходит на похороны. Такая у него внутренняя установка. Но в тот раз он изменил принципам и пришел на панихиду по Смеяну. Я сразу его заметила в фойе «Ленкома». Потом Проскурин поймал меня на улице, когда я готовилась влезть в «икарус». «Машина на другой стороне улицы. Садитесь», – прозвучало как приказ. «Крутой парень! – поразилась я. – Отступать не намерен».

На поминках Виктор Алексеевич занял нам места рядом. (Вот привязался!) Он придвинул под столом свою ногу к моей, положил руку мне на коленку и сказал на ухо: «Я принял решение, дело осталось за тобой». И произнес это с таким внутренним напором, что мурашки побежали. Я поняла: мне не отвязаться. Ленкомовские знакомые подумали, что мы уже давно вместе, так по-хозяйски Виктор Алексеевич вел себя.

Проскурин выдержал паузу в сорок дней и позвонил. Он не был в курсе моих отношений с Павлом Евгеньевичем, но понял: если я занимаюсь его проводами, это неспроста и надо соблюсти приличия. С Павлом Смеяном я познакомилась за четыре года до его смерти. Ему нужен был директор, и хороший друг меня рекомендовал. Я не работала с музыкантами, занималась организацией концертов, посвященных культурам мира – от Африки до Японии.

Смеян стал моим другом, гуру. У нас не возникло близких отношений, но, как оказалось, он относился ко мне с большой нежностью. Это открытие ошеломило. Однажды совершенно неожиданно предложил выйти за него замуж. «Вы женаты, Павел Евгеньевич, а я с женатыми мужчинами могу поддерживать только дружбу». В результате наше сотрудничество прекратилось и мы долго не общались.

Когда умер Олег Янковский, я позвонила Смеяну:

– Паша, мне хотелось бы проститься с Олегом Ивановичем, ты будешь?

– Девочка моя, я в Германии, умираю от рака…

Мороз пробежал по коже от его слов.

– Не дам! Не получится! Спасем! В каком ты городе?!

– В Вуппертале.

Через друга узнала, что Смеян там совершенно один. Подняла русскую диаспору на помощь артисту. Ему купили телевизор, принесли магнитофон, положили деньги на телефон. Я записала для Паши видеопослание ленкомовских друзей, чтобы видел: его помнят и любят.

Увы, спасти не получилось, время было упущено, Павел Евгеньевич умер в немецкой клинике.

Как выяснилось позже, Виктор Алексеевич дружил с Павлом и все четыре года нашего сотрудничества со Смеяном слышал истории о некоей Хонде…

Итак, выдержав паузу в сорок дней со смерти друга, Виктор Алексеевич стал мне

названивать. Взял, можно сказать, нахрапом! Если поначалу он был мне не слишком симпатичен, то спустя три месяца я неожиданно поняла: несмотря на то что Проскурин старше на двадцать лет, дядька в тонусе и в свои пятьдесят семь еще очень крутой. Он даже не касался меня, просто стоял рядом, а моя голова начинала кружиться.

Проскурин обладает невероятной харизмой и магией. К тому же очень заботлив и любит быть папочкой. За три часа до свидания может прийти в ресторан, разведать обстановку, по-своему разложить ложки-вилки, построить официантов, приглушить свет, выбрать музыку. В душе он режиссер и хочет, чтобы все соответствовало его сценарию, а если, не дай бог, кто-то начинает влезать и разрушать задуманное, Виктор Алексеевич выражает, мягко говоря, недовольство.

В первые дни знакомства он с готовностью взялся спасать от мочекаменной болезни моего кота, возил нас к ветеринару, оплатил операцию. Даже сейчас, если не подбрасываю ему какой-нибудь повод для ухаживания, начинает вянуть. Едва возникает проблема, требующая решения, тут же включается и оживает.

Мы сидели в кафе на Покровке, когда Проскурин первый раз пригласил меня в гости:

– Пойдем, у меня тут рядом коммуналка.

«Народный артист живет в коммуналке?!»

Оказалось – отдельная квартира. С порога удивили чистота и порядок, как в операционной. На полу – домотканые коврики в странном деревенско-этническом стиле. На стенах – игрушки-марионетки на длинных нитях. Никогда раньше не видела такого количества предметов: везде, где можно было висеть, что-то висело, где стоять – стояло. На подоконнике выстроились по росту старинные утюги. В антикварном шкафу красного дерева диски Коэна соседствовали с песнями Окуджавы. Но несмотря на порядок, это была мужская берлога, женщиной здесь не пахло. Ни одна дама в здравом уме и твердой памяти не смогла бы создать такого невероятного интерьера. Это был музей собственного производства.

Нас ждал накрытый стол со свечами, салфетками и изысканными серебряными интерьерными штучками. Проскурин сам приготовил вкуснейший ужин. Он кокетничал, пытался понравиться и был немного старомоден. Что ж, понятное дело, мне было тридцать восемь лет, а ему – пятьдесят семь.

Первое время он часто рассказывал о своих бывших женщинах, женах. До сих пор не покидает чувство, что я для него была дружбаном, с которым можно делиться своими победами у дам. Он способен говорить о них часами, днями, неделями. Садится на любимый стул в виде трона с высокой спинкой и давай вспоминать. Выкладывает все подробности: как познакомился, ухаживал, как сорвал съемки ради того, чтобы отвезти в Ленинград охапку гвоздик. С началом очередного романа у Виктора Алексеевича происходит сумасшедший всплеск гормонов, толкающий на безрассудные поступки: полеты из Магадана в Воркуту и тому подобное. Как кавалер он бесподобен – пылкий, страстный, с горящим взором.

Чем ближе мы сходились, тем очевиднее становилось: не зря нашли друг друга. «Ты – понт, и я – понт, а вместе это круто!» – говорил Проскурин.

Оба любим покупать шмотки и красиво одеваться. Витя обожает изысканные аксессуары – очки, часы, одних шарфиков в гардеробе не меньше ста. Мы носим итальянскую обувь ручной работы. Отдельное удовольствие ездить по блошиным рынкам в поисках стильных вещичек. Перед выходом в свет часами перебирали наряды.

– Хонда, ты наденешь это!

– Давай сегодня в одинаковых ботинках!