Ирод
Шрифт:
— Это, что скажет будущее, — решил про себя Соем.
Но на другой день Ирод не выехал из Иерусалима, как предполагал, а, взвесив в своем лукавом уме шансы за и против Антония, решил, как и всегда, поступить двулично. В ту же ночь он отправил гонцов в Пелузий к Антонию со словесным предложением убить Клеопатру, объявить себя фараоном, немедленно собрать в Пелузий все силы Египта и вместе с ним, Иродом, встретить Октавиана и стереть его с лица земли. Антоний с теми же гонцами прислал писанный ответ: «Марк Антоний, униумвир Вселенной, скорее удавит Ирода, как собаку, и отдаст его красавицу-жену в наложницы своему рабу, чем примет его гнусное предложение». Так еще был уверен в своей
— А! Uniumvir! — злобно прошептал Ирод, бросая в огонь обидный ответ Антония, и в тот же день выступил из Иерусалима, захватив с собой несколько мешков золота.
В Тире, куда уже прибыли его отряды для Квинта Дидия, Ирод сел на корабль и отплыл к Родосу. Благоприятная погода все время ему сопутствовала, и легкая трирема его неслась по гладкой поверхности моря, как птица.
Прибыв в Родос, хитрый идумей скоро уразумел положение дел. Он понял, что юный победитель Антония еще не считал себя победителем. Зачем ему было медлить и от Акциума переплывать море, чтобы бездействовать в Родосе и дать Антонию и Клеопатре собраться с силами и раздавить победителя? Зачем он от Акциума не погнался за побежденными беглецами по пятам, парус за парусом, весло за веслом, руль в руль?
— А! Юный сфинкс ждет меня: что я скажу, — с гордой радостью подумал Ирод. — Теперь ты для меня не сфинкс... Я теперь в роли Эдипа, только без Антигоны... О, Мариамма! Я еще увижу тебя... Первый поцелуй все еще за тобой...
Наконец он предстал перед юным сфинксом без царской диадемы. Ирод заметил, что юноша возмужал; молодое лицо носило уже следы забот, бессонных ночей, тревожных дум. Но глаза, все те же глаза сфинкса, хотя Ирод уже и мог читать в них... Только глаза эти стали еще ласковее, чем тогда, в Риме, в сенате, восемь лет назад. Тут же был и Агриппа, школьный товарищ и друг сфинкса, с добрым открытым лицом.
Ирод приблизился, как говорит Иосиф Флавий, «с царским достоинством».
— Я, цезарь, — начал Ирод, — поставленный Антонием и тобою царем над иудеями, делал, не скрываю этого, все от меня зависевшее для того, чтобы быть полезным Антонию, которому сенат и народ римский вручили судьбы Востока. Не скрою и того, что ты, во всяком случае, видел бы меня с оружием в руках и моими войсками на его стороне, если бы мне не помешала война с арабами. Но я, все-таки, по мере моих сил, послал ему подкрепления и многотысячные запасы провианта. Еще больше! Даже после поражения его при Акциуме, я не покинул моего благодетеля: не имея уже возможности быть ему полезным в качестве соратника, я был ему лучшим советником и указывал ему на смерть Клеопатры как на единственное средство возвратить себе потерянное. Если бы он решился пожертвовать ею, то я обещал ему помощь деньгами, надежные крепости, войско и мое личное участие в войне против тебя. Но страстная его любовь к Клеопатре и сам Бог, осчастлививший тебя победой, затмили его ум. Так, я побежден вместе с Антонием, и после его падения я снял с себя венец. К тебе же я пришел в той надежде, что мужество достойно милости, и в том предположении, что будет принято во внимание то, какой я друг, а не чей я был Друг!
Стоя в стороне, Агриппа с добродушной улыбкой слушал эту речь, и добрые глаза его, казалось, говорили: «Умная бестия! Что и говорить!» Да и в глазах сфинкса можно было прочесть: «Гм... нашего поля ягодка... пивал воду из Тибра, а ловкие речи — из уст Цицерона»...
— На это я отвечу тебе Ирод: никто тебя не тронет! — медленно выискивая настоящие выражения, приличные его сану, начал Октавиан. — Ты можешь отныне еще с большей уверенностью править твоим царством.
— «Милостивым»... Ах ты, мальчишка всемогущий! — с радостным облегчением подумал Ирод.
На заднем плане приемного покоя молча стояли военные трибуны, консулы и ликторы с их неизбежными пучками палок и секирами. Ирод только теперь заметил их. Но тут же, рядом с Октавианом, на столе, покрытом пурпурным виссоном, Ирод увидел золотые диадемы вперемешку с обнаженными мечами.
— Диадемы — для союзников Рима, мечи — для врагов его, — с улыбкою указал на стол юный сфинкс и, взяв со стола одну диадему, возложил ее на Ирода.
К нему подошел Агриппа, чтобы поздравить с императорскою милостью (в то время слово «император» еще не означало того, что стало означать впоследствии).
— Мне приятно поздравить Ирода, хотя поздравление от неизвестного менее ценно для поздравляемого, чем оно стоит для поздравляющего, — сказал он. — Ты меня не знаешь.
— Кто знает победителя Антония, тот знает и Агриппу, если даже никогда не видал его, — отвечал Ирод.
— А я лично знаю тебя, царь Ирод; мое сердце, — пояснил Агриппа, — отметило тебя еще тогда, когда восемь лет назад ты стоял в сенате под трибуною, с которой за тебя громил нас Мессала.
— А стоустая молва о доблестях Агриппы давно вписала его имя во святая святых моего сердца, — сказал Ирод.
— Мы еще будем у тебя в гостях, царь Ирод, когда поведем легионы через твое царство в страну пирамид и сфинксов, которую я жажду увидеть, — сказал Октавиан, отпуская Ирода.
Полный гордого удовлетворения возвращался Ирод в Иерусалим, мечтая получить, наконец, от Мариаммы первый, настоящий поцелуй.
Но его ожидало горчайшее из всех разочарование.
XIX
Еще из Тира Ирод отправил гонцов в Иерусалим к Ферору и в Александрион к Мариамме и Соему с известием о своем торжестве и приказом, чтобы Мариамма и Александра возвращены были из Александриона в Иерусалим, а равно, чтобы возвращались туда же из Масады его мать, Кипра, и сестра, Саломея, с его малютками-детьми и со всем придворным штатом.
Когда Ирод приближался к Иерусалиму и с последнего горного спуска увидел башни святого города и его стены, навстречу ему выехал Ферор на великолепном арабском коне, имея по сторонам двух маленьких всадников, царевичей Александра и Аристовула, восседавших на разукрашенных осликах. Тут же находился и отряд галатов.
— Осанна! Радуйся, царь иудейский! — приветствовали его воины.
В Вифлеемских воротах Ирод был встречен всем составом синедриона с дряхлым раби Семаия и раби Авталионом во главе.
— Осанна! Благословен грядущий во имя Господа! — воскликнули и чины синедриона.
Ирод радостно благодарил всех и направился во дворец, ссылаясь на усталость с дороги, но, в сущности затем, чтобы скорее увидеть Мариамму и получить от нее поцелуй.
Но Мариамма встретила его таким негодующим и уничтожающим взглядом, какого он у нее никогда еще не видел. Она даже не позволила ему прикоснуться к своей руке.