Исанка

Вересаев Викентий Викентьевич

– Что это, Исанка? Зачем ты так?

Он сел и внимательно поглядел на нее. Месяц ярко освещал лицо Исанки. Она сильно похудела, нос заострился, глаза впали и от этого казались глубокими и прекрасными. Вдруг Борька почувствовал, что она ему по-прежнему дорога, и

сердце сжалось от боли, что она так горько запачкала себя.

От нее пахло дешевым табаком. Раньше Исанка не курила.

– Зачем ты так говоришь, Исанка?

– Праздную свое освобождение от тебя. Как хорошо! Вот уж два месяца прошло, а все живу этим чувством освобождения. Я теперь решила совсем иначе жить. Раньше я давала целовать себя, а теперь сама целую,- это гораздо интереснее. Раньше я говорила: "Приходи ко мне",- и плакала, когда не приходили. А теперь говорю: "Я буду приходить, когда я захочу!" Раньше мучилась я, а теперь пусть мучаются они.

Борис сказал задушевно и грустно:

– Я очень мучаюсь.

– Да? Ну, это очень приятно.- Она закурила папиросу.- Жалко только, что это совсем не отразилось на твоем лице.

Борька ласково положил руку на холодную руку Исанки и сказал бережно:

– Исанка! Что ты мне тогда написала,- про то, у памятника Гоголя,- я это игнорирую. Я понимаю, все это было сделано с отчаяния, и что тут, может быть, виною – я.

– Ты… и-г-н-о-р-и-р-у-е-ш-ь?.. Ха-ха-ха!- Исанка вскочила со скамейки и с негодованием смотрела на него.- Ты игнорируешь! А как я тебя ждала после этого письма! Господи, как ждала! Я ждала,-

ты прибежишь ко мне, как хороший товарищ, как друг, схватишь меня за руки, станешь спрашивать: "Исанка, Исанка, как это могло случиться?!" Какая я была дура!.. А ты, гордый своею добродетелью, наверно, с презрением бросил письмо в печку… Борька!

Она вплотную остановилась перед ним, расставив ноги и засунув руки в карманы потрепанного своего, короткого пальто.

– Борька! Неужели ты так подл и так глуп, что поверил тому, что я там написала? Я только хотела с тобою разорвать.

Он вскочил и схватил ее за руку.

– Правда?!

Исанка на мгновение не отняла затрепетавшей руки, но сейчас же ее высвободила.

– Ага,- правда! А дальше что?

– Исанка, зачем этот тон? Я тебя совсем не узнаю.

– Что же дальше?

– Ведь это совсем меняет дело,- то, что ты мне сейчас сказала.

– Ха-ха! Ну, ясно,- меняет! Раз так, то можно и помириться, правда? И опять ты меня начнешь поганить, и будешь мне твердить, что из-за меня не станешь великим человеком.

Борька смущенно молчал. Грудь Исанки вдруг судорожно задергалась.

Загремел и зазвонил вдали трамвай, меж пушисто-белых ветвей заморгала красная надпись: "Берегись трамвая!" Исанка вскочила.

– Пятнадцатый номер! Последний, наверно. Придется на Девичье Поле переть пешком… Пока!

И побежала к остановке, скрипя по морозному снегу.

1928