Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1
Шрифт:
Пусть хотя бы с обществом поговорят какое-то время не на языке ненависти. Пусть хотя бы ненамного расширится коридор допустимых тем, оценок, подходов. Даже это отнюдь не мало.
И почему я должен бояться того, что «Единая Россия» станет новой КПСС? Пусть этого боятся те, кто ненавидел КПСС, Советский Союз и все, что с ним было связано (советский проект, коммунистический проект и так далее). А я считал и считаю, что та — советская — реальность, которая несла на себе отпечатки этой идеальности, была совместима с жизнью страны, а нынешняя реальность — нет.
Да, нынешняя реальность при этом намного
Да, в ней нет многих идиотизмов прошлого, которые я болезненно переживал.
Но нет в ней и другого! Причем не только того, что предполагал великий Проект (этого-то уже давно не было), но и того, что предполагает любая здоровая социальная жизнь.
Нет морального чувства (на уровне элементарных разграничений — воровать плохо, жить честно хорошо).
Нет уважения к труду.
Нет (по крайней мере, в высших стратах — об этом просто анализы говорят) основополагающих социальных инстинктов, таких, как сострадание и солидарность.
Нет, наконец, внятных приоритетов, имеющих в конце концов и материально» выражение. Профессор, доктор наук в СССР зарабатывал вдвое (а то и втрое) больше среднего гражданина страны. Это означало, что страна нуждается в знании, научно-техническом и ином развитии.
Сейчас этого нет. И все политики, обсуждающие, как мы сейчас начнем триумфально развиваться, поразительным образом обходят все то, что связано с этим «нет».
Почему это «нет» возникло (генезис)?
Что оно собой знаменует (смысл)?
Что вытекает из этого «нет» (макросоциальная тенденция)?
Как преодолеть это «нет» (макросоциальная трансформация)?
Что угодно обсуждают, только не это.
Мои учителя по Московскому геологоразведочному институту — профессора и заведующие кафедрами — получают уж никак не больше 500 долларов в месяц. Это я знаю точно. Между тем они готовят геофизиков, которые должны вести разведку новых нефтяных, газовых, рудных месторождений. Не нанотехнологиями заниматься, а этот самый «хлеб насущный» обеспечивать всем, включая энергетических олигархов.
Как и в любом другом сегодняшнем институционализированном сообществе, рассматриваемый мною профессорский слой, конечно, имеет еще и очень узкую «успешную» верхушку. Но ведь ни у кого не вызывает сомнения, чем обеспечена ее экономическая успешность. Воровством — вот чем. И это не в счет.
А то, что неворующая часть просто по факту профессии обречена на социальное прозябание… Как прикажете к этому относиться? Может быть, внутри этого прозябания есть какая-то относительная комфортность. Хотя какая комфортность при 500 долларов в месяц? Не до жиру — быть бы живу. Но, в любом случае, нет никаких шансов на социальное воспроизводство для входящих в жизнь молодых профессионалов (они ведь люди… цены на квартиры запредельны… как при таких ценах заводить семьи… и так далее).
Короче, если бы из воздуха вдруг соткалась новая КПСС и восстановила даже ту ущербную реальность, которая мне знакома до боли, я бы в чем-то возликовал. Я понимал бы, что лично мне в чем-то будет жить хуже. Но я знал бы, что страна и народ будут как-то жить, и боролся бы за улучшение этой жизни. И потому, что мне небезразлично, как живут другие. И потому, что изменение качества жизни других изменило бы и качество
Потому что сейчас страна и народ в каком-то смысле и не живут вовсе. Они движутся в потоке регресса. Регресс этот в чем-то сдержан Путиным. Если бы он не был сдержан, страны бы уже просто не было. Но сдержать регресс не значит переломить его. А если он не переломлен, то он накапливается. А если он накапливается, то он рано или поздно изольется со всеми вытекающими последствиями.
Переломить регресс можно только на основе контррегрессивной мобилизации. Для контррегрессивной мобилизации нужен полноценный мегапроект («Что делать?») и полноценный же мегасубъект («Кто» будет делать это «что»?).
КПСС была поздним и ущербным мегасубъектом под условный и уже достаточно выхолощенный советский мегапроект. Так, может быть, «Единая Россия» станет мегасубъектом (несовершенным, ущербным — тут особенно выбирать не приходится) для мегапроекта контррегрессивной мобилизаций? Пусть она при этом воспроизведет любые гримасы советской номенклатуры, в том числе и самые отвратительные. Пусть только переломит регресс.
Я понимаю, что подобные надежды наивны. Что КПСС двигалась по инерции и лишь потому могла сочетать социальную неразрушительность с этими самыми номенклатурным и гримасам». И что все равно в итоге гримасы так надоели, что все «загремело под фанфары».
Я понимаю, что нельзя восстановить мегасубъект в инерционной фазе, скопировав брежневизм. Что брежневизм — порождение остывающей мегапроектной воли. Что для того, чтобы воля могла остывать, она должна иметь высокую начальную температуру. Нечто формируется только при высокой температуре, а потом как-то функционирует при более низкой лишь потому, что когда-то была высокая…
Я все это понимаю. Но надежды всегда в чем-то наивны. И я все равно всматриваюсь в слова и лица участников IX съезда «Единой России». Тем более, что в этом моя профессия. Иначе зачем я здесь?
Нет, это не новое издание КПСС… Не похоже. Это не неономенклатура. В чем-то это лучше. Свежее, по крайней мере. И в каком-то смысле живее. А в чем-то… Видите ли, в тех позднесоветских номенклатурных фигурантах (очень разных, между прочим, были и совсем приличные — интеллигентные и честные — люди) сквозь властную сановитость проглядывало другое. Стертые, искаженные черты какой-то проектности.
Та властная сановитость не была простой барственностью. То есть и барственность, конечно, тоже имела место — в том числе и вполне отталкивающая. Но оторвать барственность от усталой и истощенной проектной самости не удавалось почти никому из тогдашних политических бонз. Может быть, лишь немногим, совсем ушедшим во внутренне ненавидящее подполье и сочетавшим его с официальным пребыванием в Системе. Они-то потом Систему и грохнули.
То, во что я всматриваюсь двадцать лет спустя, не создано ничьей проектной волей. Оно создано конвульсией остаточной российской державности, которая и породила Путина. Летело все в тартарары. И не без некоего ликвидационного шика… Но почти в каждом из тех, кто летел в это самое «тартарары», оставалась какая-то затаенная рефлекторная государственность. Иногда самая странная, причудливая. И что-то через нее стало склеиваться.