Исцели меня
Шрифт:
— Как она называется?
— Песня?
— Да.
— It Was Love. Франк Дюваль.
— О, еще один француз.
— Нет, немец, — уверенно произносит Бестужев. А я только сейчас понимаю, что не так. Когда выбираешь такое платье — надо быть готовой, что помимо того, что тебя может кто-то пригласить танцевать, потом этот кто-то будет трогать твою обнаженную спину своей пятерней. Благо, его вторая рука держит мою ладонь. Нет, мне не противно ощущать его пальцы на моей коже, но это… это… интимно что ли. Больше никогда не буду надевать такие платья.
— Давайте угадаю,
— Почти. А чего ты на «вы»? Ты же меня кое-куда послала очень даже на «ты», плюс, кажется, было «много чести выкать для такого как я». Мне больше нравится на «ты».
— Нравится когда посылают на «ты» или просто?
— Второй вариант.
— Мне не жалко, могу тыкать. Ты любитель раритета? Этакий эстет? Любитель оперы, классической музыки и всего в этом духе?
— Почему?
— Ну не знаю. В моем окружении тридцатитрехлетние мужчины не слушают такую музыку. Могу дать руку на отсечении, что ни один представитель мужского пола на этом вечере не знает кто исполняет эту песню.
— Нет, София. Я не любитель раритета и не эстет. Да и не любитель оперы. Симпатия — не равна любви. Что касается этой песни… ну, скажем так — стечение обстоятельств. Я не знал кто ее исполнитель и услышал совершенно случайно. Точнее сначала обнаружил плачущую в комнате отдыха свою помощницу, которая, не стесняясь, лила слезы от просмотренного накануне кино. А на работе она смотрела фанклип на этот фильм именно с этой песней. Вот так в мою копилку добавились еще одна песня и не менее прекрасный фильм.
— Это судьба.
— Я бы не стал иронизировать по этому поводу. Кстати, советую и кино посмотреть. Увы, сейчас таких фильмов уже не снимают.
— Кино, я так понимаю, без хэппи-энда раз ваша помощница плакала?
— А ты посмотри. Название сказать?
— Нет, — после продолжительной паузы произношу я, заглянув в его глаза.
А вот долго смотреть на него не получилось. Я первой отвела взгляд. Не могу сказать, что у него тяжелый взгляд. Нет. Просто… просто не смогла. А вот наслаждаться красивой песней очень даже смогла. И наслаждалась, ровно до тех пор, пока не зазвучала другая композиция и Бестужев не произнес вслух:
— Ты что, с детства грезила выйти замуж за своего брата, раз взяла его фамилию для псевдонима? — резко поднимаю на него взгляд, в полной мере осознав, что он сейчас сказал.
— Во-первых, он мне не брат. Во-вторых, не твое дело, — зло бросаю в ответ.
— В-третьих, ты хочешь меня сейчас снова послать, но позволь тебе напомнить, что я как бы позвал тебя на танец, чтобы кое-что прояснить. Так вот, докладываю — твой брат ни разу не взглянул в твою сторону. Ему совершенно все равно, что ты делаешь и с кем танцуешь. Он к тебе равнодушен, — шепчет мне на ухо. — Даже, если я сейчас задеру тебе вверх твое и без того слишком открытое платье, и оголю твою прекрасную ногу — ему по-прежнему будет все равно. Ты теряешь время, а оно как известно — бесценно. Кстати, я все же скажу название фильма, вдруг решишься, — шепчет вполне себе разборчиво, наклоняясь к моему уху.
Я хотела наступить ему на ногу, сжать руку,
— Хорошенький, да? — шепчет мне на ухо Даша.
— Ты о чем вообще?
— Мужик, говорю, бородатый — хорошенький, — мечтательно произносит Даша, провожая взглядом Бестужева.
— Ты совсем чокнулась что ли? В каком месте он хорошенький?
— Ммм… во всех. На твоем месте я бы к нему присмотрелась.
— С чего это?
— С того, что я подслушала. В общем, как всегда. Одному — все, другому — ничего.
— Ты о чем? — уже начиная нервничать, задаю ей вопрос.
— Ни о чем. Вот иди сама и подслушивай. Все тебе скажи, — бурчит под нос, вставая с места.
А я недолго думая, зачем-то ведусь на Дашин треп и иду… подслушивать. Да, дурной пример заразителен.
Я не знаю зачем мне это надо, но я стойко иду к кабинету. Правда, остаться незамеченной не получилось. Папа с Бестужевым не только притормозили, не дойдя до кабинета, но и начали разговаривать с каким-то мужчиной. А вот бородатый еще и обернулся в мою сторону, и мало того — подмигнул. Ничего другого, кроме как пройти около них, я не придумала. В конце концов, можно завернуть за угол и отсидеться в одной из уборных.
Правда, на мое счастье, сидеть мне долго нигде не пришлось. Спасибо папиному голосу, который и оповестил меня о том, что папа зазывает Бестужева в кабинет. Для верности простояла двадцать секунд и пошла как можно тише к кабинету. Я даже не успела нормально встать, не говоря уже о том, чтобы подставить ухо, как дверь резко распахнулась.
— Ты что-то хотела, София Викторовна? — с усмешкой интересуется Бестужев.
— Да, — шумно сглатываю. — С папой поговорить.
— Ну сделаешь это попозже. А пока нам с ним надо поговорить.
— Хорошо, — киваю в ответ.
— Кстати, Соня, давай я загадаю тебе загадку. Если ответишь правильно с первого раза, то сейчас не будет разговора с твоим отцом, и мы пойдем с тобой более длительным путем. Тебе этот путь понравится больше, но я за другой, более короткий. Однако, дам тебе шанс.
— Я тебя не понимаю.
— Ну, потом поймешь. Итак, загадка. Что общего у здоровой собаки и близорукого гинеколога? Отвечай быстро. Пять секунд. Отсчет пошел.
И он действительно считает. Я даже не знаю, о чем может пойти речь в кабинете, но почему-то старательно придумываю ответ в голове.
— Пять.
— Нюх, — говорю первое, что приходит на ум.
На мой ответ Бестужев не улыбается. И нет, даже не смеется. Он ржет как лошадь.
— Нет, дорогая моя, — откашливаясь от смеха, выдает Бестужев. — Правильный ответ — нос. У здоровой собаки он влажный, ну а про гинеколога объяснять не буду, сама догадаешься. Так вот, солнышко, не суй пока свой прекрасный носик в наши с твоим папой дела. Всему свое время. До завтра, Соня, — поддевает кончик моего носа указательным пальцем.