Исцеляющая любовь
Шрифт:
Робби был обижен. В равной степени за себя и за нее.
— Лора, слушай меня внимательно. Это мое последнее слово. — Он помолчал, глубоко вздохнул и негромко сказал: — Господь сыграл с тобой злую шутку. Он дал тебе все. Только, по-видимому, Он был так потрясен результатом, что забыл добавить маленький завершающий штрих — капельку уверенности в себе. Ладно, стало быть, не судьба. Придется пострадать, но я переживу. Надеюсь только, когда-нибудь найдется человек, который вобьет в твою хорошенькую головку немного здравомыслия, и ты наконец начнешь себе нравиться.
Он
И ушел прочь.
34
В начале осени 1968 года движение за права негров «Черная сила» буквально достигло олимпийских вершин.
На Играх, проводившихся в высокогорном Мехико, американские атлеты Томми Смит и Джон Карлос выиграли золото и серебро в забеге на двести метров. Стоя на пьедестале под звуки «Звездно-полосатого флага», спортсмены вскинули вверх кулаки в черных перчатках в знак протеста против обращения белой Америки с их братьями.
Этот новый виток протеста стал набирать силу в предшествующем году, когда Рэп Браун возглавил Студенческий координационный комитет ненасильственных действий (СККНД). Из первой же его речи было ясно, что название возглавляемой им организации имеет мало общего с ее действительной позицией, ибо он сразу с высокой трибуны призвал к физическому устранению леди Джонсон, жены американского президента.
Он также привнес новую нотку в программу боевиков — антисемитскую. Американские евреи неожиданно оказались для негров главным источником всех их бед. Для таких организаций, как СККНД и Конгресс расового равенства (КРР), это была новая тактика. Прежде они опирались на широкую поддержку бывших обитателей нацистских гетто. А для Хершеля Ландсманна это было как нож в сердце. До сих пор он всей душой, а в значительной мере и кошельком поддерживал борьбу за гражданские права негров. Теперь же у них с Ханной было такое чувство, что их предали. Но больше всего (и в такой степени, что они не решались в этом признаться друг другу) их сейчас тревожил вопрос о том, как это все отразится на их отношениях с Беннетом.
Барни уже написал порядка двухсот страниц книги, которую озаглавил «Чемпионский характер». Он больше не мог противостоять настойчивым просьбам Билла Чаплина показать ему рукопись. С трепетом он отвез материал в издательство.
В тот же вечер, начиная с девяти часов, он с интервалом в тридцать минут звонил Биллу Чаплину в надежде получить хоть какой-то отклик.
— Билл, ну как? Подойдет? Или ужасно? Не слишком претенциозно? Или, может, поверхностно?
Изумленный редактор отвечал:
— Послушай, Барни, если ты будешь продолжать меня дергать, я эту рукопись никогда не осилю. Почему бы тебе не выпить снотворного и не лечь спать?
— Черт побери! Не нужно мне никакого снотворного! Я хочу знать ваше мнение.
Текст, который он представил Биллу, содержал анализ особенностей психики нескольких выдающихся спортсменов, а лучшей, по мнению самого Барни, главой его книги — точнее, написанной части — был рассказ о кумире его детства
В половине двенадцатого позвонил Билл Чаплин.
— Барни, материал потрясающий! — объявил он.
— Вы хотите сказать, он вам понравился? — не веря своим ушам, переспросил Барни.
— Нет, он меня восхитил! Когда думаешь закончить остальное?
— Послушайте-ка, — шутя возмутился Барни, — вы, кажется, забываете, что я еще и практикующий врач!
— Знаю, знаю, — заверил Чаплин. — Просто нам нужно поставить тебя в план на весну. Если тебя беспокоит вопрос денег, могу выписать тебе еще один аванс, чтобы ты мог взять творческий отпуск и целиком сосредоточиться на книге.
Возникла пауза. Биллу даже показалось, что связь прервалась.
— Барни, ты меня слышишь?
Тот не сумел скрыть негодование.
— Билл, позвольте мне в тысячный раз вам объяснить, что психиатр — это как отец очень большой семьи. Наши больные — не те, что ложатся на операцию и через неделю выходят. Если они выбирают своим врачом меня, это значит, что у меня появляются перед ними обязательства. Я обязан быть в досягаемости, когда бы я им ни понадобился. Даже если это случается раз в несколько лет. Вы бы не хотели, наверное, чтобы летчик ушел в отпуск в тот момент, когда вы летите через Атлантику?
Билл устыдился:
— Прошу меня извинить, Барн, я увлекся. Я понимаю твои приоритеты. Могу я взять свою просьбу назад? Только без обид!
— Конечно, не вопрос.
— Хорошо, Барн. Тогда я прощаюсь. — И все же не удержался, чтобы не вставить напоследок: — Как думаешь, к августу закончишь?
— Спокойной ночи, Билл.
— Я только что убил человека. Что мне делать?
Было два часа ночи. Тим Блустоун, младший ординатор терапевтического отделения, был в отчаянии. Его начальник, Сет Лазарус, пытался его успокоить.
— Тим, не кори себя. Постарайся взять себя в руки. Присядь и расскажи, что случилось.
Молодой врач, как автомат, исполнил приказание. Он сел на кушетку и зарылся лицом в ладони.
— Господи, я — убийца! — застонал он.
Тим поднял глаза и рукавом отер слезы.
— Миссис Макноутон… Она была…
— Я знаю, — перебил Сет. — Ее должны были завтра оперировать. Продолжай.
— Сестра измеряла ей давление, а оно вдруг упало до немыслимой отметки. Она меня позвала. Я прибежал. И без измерений было видно, что у нее страшная гипотензия. У нее все лицо было синее…
После паузы он продолжил:
— Я чувствую себя полным негодяем. Я знаю, надо было вызвать тебя, Сет! Ты бы не допустил такого промаха.
Он с тоской посмотрел на старшего ординатора. Сет сказал только:
— Дальше.
— Понимаешь, я решил, что знаю, что надо делать. Я действительно знал, только я…
Он замер на полуслове. Надо было произнести вслух приговор самому себе.
— Нижнее давление у нее было тридцать, и я велел сестре принести поскорее арамин. Я знал, что он сразу поднимет давление.