Исчёрканная
Шрифт:
Маргарита тяжело вздохнула. Поскальзываясь на подтаявшем снеге, подошла к боковому входу. Чертыхаясь, полезла в снег. Колючие крупинки набивались в кроссовки, пальцы быстро замёрзли – март выдался ледяной. Иляна переступала рядом, дрожа, молча.
Маргарита развязала узел шарфа, вытащила из сугроба шапку. Ноги промокли, в рукава тоже набился снег. Она подпрыгнула, чтобы снять куртку, – не вышло. Со второй попытки тоже не получилось: куртку не просто забросили на ветку, но чем-то привязали. Тогда она стянула свою куртку, бросила Иляне и велела:
–
Сжала и разжала ладони, подошла к берёзе вплотную и полезла по стволу, опираясь на сучки и шершавые выступы.
Она кожей чувствовала чужие взгляды; чувствовала, как смотрят отовсюду: из окон, из-за кустов, от крыльца, из-за забора с улицы. Дотянувшись до куртки, Маргарита швырнула её Иляне и вполне удачно спрыгнула – разве что угодила в лужу и забрызгала джинсы. Хмуро спросила:
– Ты где живёшь?
Иляна отвела взгляд.
– Ты где живёшь, я тебя спрашиваю?
Иляна ответила что-то невнятное.
– Какие такие репетиторы? Говори нормально. Я тебя провожу. А то ещё привяжутся эти ослы.
Да, наполовину Иляна была Леной; но оказалось, что на вторую половину Иляна была самой Маргаритой, которой есть куда возвращаться, но которая совсем, совсем не хочет идти домой.
***
Родители Иляны жили в старой сталинке на краю города. Снаружи дом был красивым, бледно-розовым, в окружении высокой сирени и чугунных лавочек. Внутри подъезд пропах плесенью, штукатурка обваливалась, а в углах неряшливыми пучками лежали скреплённые провода.
Иляна поднялась на третий этаж и остановилась у жёлтой деревянной двери с потрескавшейся краской. Остановилась.
– Спасибо, что проводила.
– Да не за что, – хмыкнула Маргарита.
– Пока.
– Ну пока. И не выступай так больше, если хочешь доучиться.
Маргарита развернулась и пошла вниз, ногой отшвыривая с дороги фантики и какие-то тряпки.
***
На следующий день Иляна не пришла. Поглядывая на пустое место за партой, Маргарита ловила себя на некотором беспокойстве. После уроков она подошла к классной.
– Заболела.
Ещё бы. Сколько она вчера прыгала в одной кофточке на таком ветру?
– Ясно, – ответила Маргарита.
Неясно было другое: зачем в начавшийся липкий и мокрый снегопад она снова потащилась на окраину, отыскала среди сталинок-близнецов розовую трёхэтажку, поднялась на самый верх и постучала в жёлтую дверь.
Никто не ответил. Маргарита ещё раз огляделась в поисках звонка; звонка не было, не говоря уж о домофоне. Она постучала снова, сильней; из-за двери слышалось бормотание телевизора, но ни шагов, ни голосов не было. Маргарита занесла руку, чтобы постучать в третий раз, и дверь открылась сама – с мягким скрипом медленно отошла внутрь, выпустив в подъезд душный прелый воздух с привкусом жареной картошки.
Маргарита осторожно шагнула в квартиру, привыкая к темноте прихожей, прислушиваясь. Справа – наверное, из кухни – сочился слабый свет и доносился шум телевизора. Впереди по коридору виднелись
– Есть кто-нибудь? Э-эй?.. Здрасьте…
Никто не отозвался. Всё ещё пытаясь найти причину, которая объяснила бы, зачем она сюда пришла, Маргарита наклонилась, чтобы развязать шнурки на кроссовках, и увидела на полу слой мусора в сантиметр. Пыль, засохшие непонятные разводы, крошки, трупики мух… Кроссовки она решила не снимать. Прошла, слыша, как хрустит под подошвами, и заглянула в кухню. Пусто.
Из крана, разбиваясь о раковину, капала вода. Телевизор почему-то был отвёрнут и от дивана, и от стола с задранной клеёнкой. На подоконнике под распахнутой форточкой, прикрытые пакетом из «Пятёрочки», порывались жирной корочкой и снежинками пельмени.
Было холодно; Маргарита вышла из кухни, прикрыв дверь.
Заглянула в следующую комнату – и тут же отшатнулась, едва удержавшись, чтобы не зажать нос. Из комнаты пахло перегаром и канализацией. Маргарита успела разглядеть на кровати мужчину – он храпел, подложив руку под голову; вторая рука свесилась, пальцы касались пола, рядом на боку лежала осыпанная шелухой от семечек пустая чашка.
Маргарита быстро пошла ко второй двери. Глаза уже привыкли к коридорному сумраку, она различала пыльные репродукции на стенах, книжные полки под потолком, которых, кажется, никто не касался уже лет двадцать, какие-то пакеты, сумки, кульки, набитые то ли тряпьём, то ли объедками…
Всё это было словно в кривом зеркале; словно отражало её собственный дом и жизнь, только в страшном увеличительном стекле в сколах и трещинах.
Уже ни на что не надеясь и почти забыв, зачем пришла, Маргарита толкнула вторую дверь. За ней обнаружилась длинная узкая комната с окном в противоположной стене. У окна стоял стол, за которым, спиной к двери, в больших розовых наушниках сидела Иляна. Она болтала ногой – видимо, в такт музыке, – и что-то писала. Маргарита окликнула:
– Иляна?
Иляна не услышала. Маргарита шагнула в комнату; всё-таки сняла кроссовки и, ловя своё отражение в длинном лакированном серванте, за стеклом которого пылился хрусталь, прошла к столу.
– Иляна-а.
Иляна продолжала строчить. Маргарита осторожно заглянула ей за плечо. Опять какие-то формулы и задачки, кажется, что-то из информатики. Когда в школе они заполняли бланки о том, какие ЕГЭ планируют сдавать, Маргарита видела, что Иляна вписала физику, информатику и английский.
На столе Маргарита заметила несколько справочников, стопку бумаги и потрёпанного Фёрби без одного глаза.
– Иляна, привет, – как можно громче произнесла она.
Иляна прочертила ручкой кривую, съехав с черновика на стол, резко обернулась и закашлялась.
– Ты тут откуда?
– Пришла… спросить, как ты, – чувствуя себя более чем глупо, ответила Маргарита.
– Офигенно, – хрипло ответила Иляна, повернулась к ней всем корпусом и уставилась снизу вверх. – Домашку хоть принесла?